Республиканская публика разразилась криками и проклятиями. Сидящие в президиуме переглянулись. Многие могли ответить на этот вопрос, но именно Эмма встала с места и дождалась, пока люди успокоятся. Она знала всю подноготную, знала причины такого неправедного решения. Дядя Себастьян, у которого она жила в детстве, во время Кубинской войны не уставал возмущаться, эту вечную песню Эмма слышала столько раз, что запомнила навсегда: многие из родни, люди, совсем ей незнакомые, были призваны в армию, хотя имели жен и детей.
– Знаете, почему призывают резервистов? – начала Эмма. Потом умолкла, дожидаясь, пока даже шепот стихнет. – Потому что, если в армию заберут молодежь, призывников, на которых не пал жребий в последние несколько лет, богачи в нашем городе потеряют много денег.
– То же самое было на Кубинской войне! – крикнул кто-то.
Эмма кивнула.
Снова зазвучали проклятия, раздался свист, но многие из присутствующих требовали тишины, кричали: «Почему?», «Объясни нам!». Эмма слово в слово повторила сетования дяди Себастьяна:
– Страховые компании зарабатывают кучу денег, выписывая полис на случай, если на молодого человека падет жребий. Если его призывают, страховая компания платит тысячу пятьсот песет, цену в звонкой монете за освобождение от военной службы. Система вам всем известна, хотя никто из вас не смог бы заплатить за такой полис, – высказала она вслух то, о чем каждый подумал. – Так вот, если резервисты идут на войну, страховые компании не платят ни сентимо; у вас, резервистов, отслуживших свой срок, никакого полиса нет; если бы он был, вас не призвали бы в армию и вы бы не были резервистами. Напротив, если призовут всех, на кого не пал жребий, кому повезло, страховым компаниям придется платить согласно их же договорам о возмещении тысячи пятисот песет, ведь все призывники без исключения отправятся на войну, и у многих есть полисы. А это, – заключила Эмма, – убытки, которых богатые вкладчики не могут допустить и не допустят. Они, богатые… да еще Церковь развязали войну, которую нам выдают за патриотическую, хотя на самом деле это лишь предлог, чтобы защитить их рудники и железные дороги; они станут вывозить наших мужчин из порта Барселоны на своих судах, получая за фрахт от государства, и, словно этого мало, они же и решают, кто из нас, простых, бедных людей, должен умереть. Ты! Или ты! А может быть, ты! – Выкрикивая это, она указывала то на одного, то на другого. – И этот зловещий выбор делается не ради интересов родины, а ради их личной выгоды.
Ошибался тот, кто ждал очередного взрыва негодования. Конечно, прозвучали крики, кто-то выругался, но крикуны быстро утихли: слова Эммы били по самолюбию большинства рабочих, лишали остатков достоинства, еще сохранившихся у тех, кто день за днем отрабатывал на фабриках и в мастерских нескончаемые смены за жалкое вознаграждение. Мужчины не смели взглянуть в лицо своим женам и детям, ибо не находили слов, чтобы выразить свои чувства. Осталась ли в них хоть крупица чести, может ли кто-то из них считать себя главой семьи? Они – марионетки, и богачи дергают за ниточки, даже распоряжаются их жизнями. Тряпичные куклы, не более того. Бараны. И они знали, что вместе с их жизнями, жизнями рабочих-клоунов, подчиненных капиталу, пропадут и жизни их родных.