Лозунг республиканцев звучал на разные голоса, его подхватывали дети и подростки, всегда готовые устроить гвалт; они охотно присоединялись к пикету, все более многочисленному. Нечто подобное происходило по всей старой Барселоне: триумфальное шествие забастовки по пригородам было у всех на устах; формировались революционные отряды, хотя порой их возглавляли уголовники, имея в виду попользоваться неразберихой, или отъявленные проститутки вроде той, что во главе отряда из мужчин и женщин вышла на Параллель и нагнала страху на хозяев кафе и театриков, которые не желали закрывать свои заведения.
Эмма зашла перекусить в Народный дом, где и планировались акции, забежав перед тем домой и потискав дочку, которая со смехом и визгом обхватила ее ноги.
– Сегодня вечером, – обнимая дочку, сказала она Хосефе, – соберется манифестация перед комендатурой. Пойди поиграй в нашей комнате, – велела Хулии, крепко ее обняв. Девочка послушалась, напоследок получив мягкий толчок в спину. – Хулию я не возьму… – стала она продолжать, но Хосефа ее перебила:
– Как ты меня утешила, просто слов нет. Мы на улицу носа не высунем, я буду тут, с ней.
– Да. Дело принимает скверный оборот. На этот раз все по-другому, Хосефа, это ощущается на улицах, в людях, в атмосфере… Я говорила с другими женщинами, и все решили оставить детей дома. – Несколько секунд она молчала, и было слышно, как Хулия разговаривает со своей куклой. – Только хотелось бы, чтобы ты отдала мне пистолет. – Эмма разрушила все очарование момента. Но своего все равно не добилась. – На улицах все стреляют, – привела она решающий довод.
– Но ты даже не знаешь, как им пользоваться! – усмехнулась Хосефа. – Послушай, – заговорила она, подавляя желание пожаловаться, накричать на Эмму, – наверняка объявят военное положение, как в тысяча девятьсот втором, и всех, кого задержат с оружием, будет судить трибунал. Не надо тебе рисковать. – (Эмма вздохнула.) – Ты так и не нашла себе хорошую палку? – постаралась Хосефа обратить все в шутку.
У Народного дома забастовщики сражались с жандармами, охранявшими трамваи, женщины и дети, как всегда, впереди, наподобие защитного барьера. Жандармы открыли огонь, были раненые, среди них девочка. Эмма видела, как мать, ее знакомая республиканская активистка, металась с ребенком на руках и кричала, прося помощи. Она казалась особенно бледной по контрасту с кровью, текущей из раны дочери, и Эмма подумала, что эта невинная кровь светлее и ярче, нежели та, которой истекали другие раненые. Хотела ей помочь, но мужчины окружили несчастную мать и занялись девочкой.