Поезд остановился у Французского вокзала, недавно перестроенного: здание ничего общего не имело со старой станцией, какую помнили Эмма и Далмау. Теперь то была мощная конструкция из кованого железа, увенчанная тремя большими куполами. Через три огромные арки главного фасада, застекленные, как и боковые стены, проникал свет, играя на цветном мраморе пола, цоколей и колонн, бронзовых капителях, позолоте, хрустальных светильниках и драгоценных породах дерева.
Эмма и Далмау вышли из купе и остановились на перроне, глядя на все это великолепие. Он – с бородой и волосами, поредевшими еще в Пекине, худой, с рябым лицом, в память о чесотке, но с гордой осанкой, в свободном пиджаке, рубашке без воротничка и галстука и в шапочке, с которой так и не смог расстаться; Эмма со стрижкой средней длины, в удобной одежде – юбке и блузке, которые пробуждали фантазию, заставляли мечтать о теле этой женщины: она перешла уже сорокалетний рубеж, но, казалось, была навечно закалена в молодости. «Так оно и было», – ответила бы она каждому, кто осмелился бы углубиться в такие дебри. Вскоре появился контролер, а с ним двое носильщиков и трое хорошо одетых мужчин.
– Дон Далмау Сала? Я Педро Сабатер, галерист, – представился один из них, протягивая руку. – Вы хорошо доехали?
– Да, большое спасибо, – ответил Далмау.
Потом, не скрывая некоторой досады, поздоровался с двумя другими: советником городской управы, республиканцем, и представителем Женералитата Каталонии. Готовясь приехать в Барселону на ретроспективную выставку своих работ, Далмау решительно отклонил все приглашения, поступившие от политических партий, профсоюзов и городской администрации. И он, и Эмма желали, чтобы поездка была частная, по возможности короткая и без официальных торжеств. Уже мало что связывало их с Барселоной: и Хосефа, и Томас скончались много лет назад.
После бегства во Францию они продолжали поддерживать связь с Хосефой, посылали ей деньги, чтобы она ни в чем не чувствовала недостатка. Странно, однако дон Рикардо не искал ее: может быть, так и не узнал о ее существовании, а может быть, предпочел забыть об унижении, какому подвергли его Эмма и Далмау. Недомогания, связанные с возрастом, с годами тяжелого труда в нездоровых условиях, она от сына скрывала, зато не советовала появляться в Барселоне: хотя для части обвиняемых в событиях Трагической недели была объявлена амнистия, положение Далмау оставалось шатким, поскольку Церковь и Мануэль Бельо продолжали требовать для него примерного наказания; все эти доводы убедили Далмау, и он смирился с тем, что приходится любить мать на расстоянии, надеясь, что когда-нибудь они соединятся снова. Но разразилась Великая война, чуть позже в Испании установилась военная диктатура генерала Примо де Риверы, продлившаяся до 1930 года; пока военные находились у власти, и думать было нечего, чтобы пересечь границу. Хосефа не пережила этого периода, умерла за несколько лет до того, как диктатура пала, король Альфонсо XIII покинул страну и в Испании провозгласили Республику.