Он просто пошёл за своим прародителем внутрь.
Переступив порог, он тут же остановился как вкопанный.
Он остановился так быстро, что Декс врезался в него… а Кико врезалась в Декса.
Затем они обошли его, и все трое просто стояли на месте.
Никто из них не шевелился.
Насколько мог сказать Ник, два настоящих человека, сопровождавших его, едва дышали.
Затем Кико отвернулась от дверного проёма…
…и её стошнило на пол.
Нику стоило ожидать того, что он увидел.
Он должен быть готов после всех дразнящих намёков Брика на то, каким безумным дерьмом занимались его родители и в особенности мать.
Но он не был готов.
Может, он никогда и не мог быть готов.
Он смотрел на комнату в неверии, ужасе, страхе, беспомощности.
Это интенсивное ощущение тошноты не покидало его, хотя в этом не было смысла, и желудок вампира не мог взбунтоваться. Ник знал, что это какие-то пережитки из его человеческой жизни, скорее воспоминание, нежели реальное чувство, но он никак не мог от этого избавиться. Его не могло просто стошнить, как Кико.
Но ему хотелось бы иметь такую возможность.
Хотя этот запах совсем не помогал.
— Иисусе, бл*дь, — пробормотал Декс рядом с ним.
Когда Ник посмотрел на своего друга, чёрный мужчина средних лет прижимал ладонь ко рту, словно тоже старался сдержать рвоту. Его кожа выглядела пепельной и бледной, глаза блестели и метались по четырём углам комнаты, будто он ничего не мог с собой поделать и осматривал каждый дюйм пространства.
— Иисусе, бл*дь, — повторил он.
Его голос выражал всё, что испытывал Ник.
Тошнота, подавленность, отвращение, шок.
Армель, стоявший перед ними, выругался по-французски.
Его голос зеркально вторил их голосам.
Он посмотрел по сторонам, обхватив голову руками, словно изо всех сил сдерживая свои эмоциональные реакции и не давая им пролиться из его рта… может, даже из его головы. Он во второй раз выругался на французском, и теперь Ник слышал слёзы в его голосе.
Эти слезы шокировали его настолько, что едва не парализовали.
Затем в комнате раздался другой голос.
— Помогите, — сказал он.
Ник повернулся.
Декс и Кико повернулись.
Армель повернулся.
Мальчик-подросток лет шестнадцати был прикован к стене железными кандалами. Он был голым. Его ноги были босыми. Во рту он держал какую-то колючую штуку, которая приглушала его слова. Его челюсть сделалась фиолетово-синей, и Ник подозревал, что она сломана. Лицо было настолько избитым, что глаза заплыли и совершенно не открывались.
Скорее всего, он не видел их, но услышал голос Армеля.
Глядя на это лицо, Ник ощутил, как его тошнота резко усилилась.