С удовольствием отметив, что глаза у сволочи беспокойно забегали, Борис поднялся сам.
– Пошли.
– На тот свет торопишься дядь Боря… – ухмыльнулся Щукин. Но тоже поднялся, и, демонстративно качнув стволом, кивнул в сторону уходящей в сторону угольно-черного провала лестницы.
– Шагай, давай.
И снова, шаг за шагом, в темноте, которую карбидка на шлеме не то чтобы разгоняла, а скорее подчеркивала. Мимо надтреснутой четвертой ступени, на которую он несколько лет назад уронил сумку с инструментами. Вот так вот трещина и осталась. Вот что за чушь лезет в голову? Говорят же, что вся жизнь перед глазами в такие минуты проходит. А тут ерунда какая-то, а не жизнь.
– Слышь, дядь Борь, а у тебя какой размер? – спросил вдруг сопящий сзади Щукин.
Широков недоуменно оглянулся и обнаружил, что тот с каким-то неизвестным ему ранее противным и липким интересом рассматривает его ботинки.
– Сорок пятый. Тебе не подойдет.
– Ниче, – осклабился Щукин. – Мне не подойдет, так кому другому пригодится. Опять же, завсегда сменять можно.
– Совесть бы ты себе выменял на них, что ли, – вздохнул Борис.
Щукин довольно рассмеялся.
– Эх, дядя Боря, ты меня сейчас не учи уже лучше. А то ведь прямо сейчас можешь наверх босиком отправиться. Не надо лучше.
– Тебя научишь… – проворчал Борис, уже взбираясь на вторую площадку. – Салага… Ты что же думаешь, если тебе автомат без патронов доверили, так ты уж и Бога за бороду поймал?
Глаза Щукина сузились и он, уже едва сдерживаясь, процедил: – Хочешь проверить? Хочешь проверить, сколько там патронов? Хочешь, гад?
Он уже почти кричал дрожащим от бешенства голосом и сжимая автомат побелевшими от напряжения пальцами.
– Ладно, ладно, – выставил ладони перед собой Борис. – Не нужно. Я иду уже. Успокойся.
Добравшись до второго пролета они, не сговариваясь, уселись на лавку. Раньше, когда зверья было еще много, все лавки на пролетах были устланы сшитыми вместе обрывками кожи, что не пошла на теплую одежду. Черными, лоснящимися лоскутам медвежьей, тонкими и серыми нерпы. Но давно уже и эти признаки минимального комфорта растащили охотники, поэтому сидеть приходилось на голом льду. Борис попытался тогда еще пожаловаться дежурному, на что получил исчерпывающий ответ, мол нечего рассиживаться – марш наверх, вот и согреешься. Ему то что, он наверх-то и не выходит почти. А ему чуть не каждый день ходить… Или уже не ходить?
– Так что, привал? Ждем твоих архаровцев?
– Кого, кого? – переспросил Щукин, не понимая.
– Архаровцев. Когда-то давно так полицейских называли. В прошлом веке еще. Ну и разбойников, заодно.