Артемьев злился. Всё в его поведении говорило об этом — сжатые в тонкую линию губы, гневные искорки в глазах, отсутствие румянца на щеках, напряженная поза. Он рвано дышал, будто загнанная лошадь.
— Значит приговор обсуждению не подлежит? Вынесла вердикт без права на пересмотр дела. Сама. И кто же из нас эгоист, Настя? Кто? — Павел уже не сдерживался, почти кричал.
— А я устала быть всепрощающей и понимающей, Паша, — всхлипнула Васильева, но слёзы сдержала. — Устала, понимаешь! Хоть раз поступлю так, как считаю нужным. Хочу выбраться из этого треклятого замкнутого круга, разорвать его к чертям собачим!
— Твою мать, он не сделает тебя счастливой! — не имея невозможности что-то изменить, Павел встряхнул её, словно этим мог образумить.
— Уже, Паша. Уже он сделал меня счастливой. Толя дал мне то, что ты мне никогда не сможешь дать — спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, — едва слышно ответила Васильева. Все её силы уходили на то, чтобы банально не расплакаться. Часть девушки хотела кинуться в его объятия и плюнуть на свадьбу и все договоренности. Но память вещь назойливая, постоянно напоминающая сколько боли принесли ей чувства к Павлу. Как собака, которую постоянно пинал один и тот же человек, и теперь обходящая стороной источник боли. Она просто хотела прекратить свои мучения, вот и всё. — Паша, уходи.
— Мы не договорили, — воспротивился он.
— Отнюдь, — отрезала Васильева, — мы поговорили, но каждый остался при своих. Я не поменяю своего решения. Тебе нужно с этим смириться.
— Нет, Настя, это ты не понимаешь, — заявил Артемьев, положив руку ей на шею, заставляя смотреть ему в глаза. — Я тоже не собираюсь менять своего решения. Не отступлюсь и буду бороться.
В этот момент вся уязвимость отразилась в её глазах. Почему же он не прекратит эту пытку?
— Тебе доставляют удовольствия мои мучения? — больным голосом спросила она. Силы на исходе.
— Нет, милая, но я буду бороться за наше будущее. Даже с тобой! — он наклонился и поцеловал её. Страстно, заявляя права и вместе с тем успокаивая. Странная смесь. Настя не отвечала, но и не отталкивала. Как кукла, безвольна.
Когда поцелуй прервался, Артемьев нежно провел пальцами по ее щеке, наслаждаясь нежностью кожи. Она сглотнула, вся сжалась. Подобная нежность её убивала.
— Уйди, прошу, — Настя ненавидела себя за просящие нотки в своем голосе.
— Уйду, — кивнул Артемьев, — но знай, даже будучи замужем за своим Прынцем, ты не сможешь забыть и разлюбить меня. Я тебе не позволю!
И он действительно ушел, оставив висеть в воздухе громко сказанные слова. Настя дала волю эмоциям и тихо расплакалась. Села на корточки и обняла себя руками. Она всего лишь хочет быть счастливой. Разве многого она хочет?