— Оставил меня, когда я рассказала ему про Шевцова. Чтобы тот ко мне подошел.
— Сука. Совсем, что ли, страх потерял, — зло цедит Гончаров, но его лицо при этом остается сосредоточенным и непроницаемым.
— Пожалуйста, давай уйдем, — шепчу непослушными губами.
— Нельзя. Ты сама захотела остаться со мной, а я не говорил, что будет легко. Однако свое обещание, что никому не дам тебя в обиду, выполню. Ты только делай, как я говорю, и во всем меня слушайся. Хорошо?
Ничего не остается, как кивнуть и пойти с Костей на террасу.
Немного успокоившись, я прихожу в себя и улавливаю тонкий и нежный запах женских духов. Нервы и без того похожи на оголенные провода, хотя я пытаюсь держаться и напоминать себе, что сильная. Только на самом деле рассыпаюсь на части. Последним ударом становится воображаемая картина, как Костя и блондинка, уединившись в темном углу, предавались тому, чем они обычно и занимались до моего появления. Какие еще могут быть дела с бывшей любовницей?
— Говоришь, на два фронта не работаешь? От тебя за километр разит чужими духами.
— А от тебя — тоской по утраченной любви, — парирует он.
— Богдан сказал, что сидел все эти годы и не мог появиться в моей жизни. Это правда?
— Да. Но, о чудо, в Богдана влюбилась папина принцесса, и все двери теперь для него открыты. Ты бы уши не развешивала. С такой кормушки не соскочить без последствий. Шевцов не дурак и прекрасно это понимает. — Костя достает из кармана брюк телефон и набирает кому-то сообщение, а потом затягивается сигаретой.
— Разве такое возможно?
— Что именно? — Он поднимает на меня непроницаемый взгляд.
— Чтобы другой человек сидел за того, кто на самом деле виновен.
— Все возможно, Маша. Зависит лишь от цены, которую ты готова заплатить, — говорит Костя вкрадчиво, а потом довольно усмехается. — Фартовая ты барышня. Вон тебя уже и на токсикоз пробило.
— Я ведь сказала, что против. — Протягиваю руку и прошу у Кости сигарету.
— Тебе теперь нельзя, — улыбается он. — Только обморок не имитируй. Нам нужно еще перед парой людей засветиться, а их все нет. И Рафу мозги вправить было бы не лишним. Хренов благодетель. Это он мне так мстит.
— За что? — вяло интересуюсь я.
— За кого, — поправляет Гончаров. — За Марину.
— Рафаэль был влюблен в твою жену?
— Друзьями они были хорошими. Раф считает меня виноватым в смерти Кирилла и Марины. Мой сын был его крестником. Они обожали друг друга.
— Мог бы в таком случае помочь, приглядывал бы за подростком, чтобы тот не подсел на наркотики, — говорю я, игнорируя, как на самом деле жалко звучит голос после пережитого стресса.