Передние ряды несли длинные двойные лестницы, очевидно заготовленные в течение ночи. Дикий вой труб заглушал человеческие вопли, казалось, что стадо диких голодных волков бросается на добычу.
Князь остановил своих смолян, тоже рвавшихся вперёд вслед жмудинам.
— Стойте, братцы. От такого спеха толку не будет! — крикнул он. — Крыжаки — не мордва и не чудь, а храбрые воины. Не снести им своих голов.
Словно в подтверждение этих слов, на стенах Штейпгаузена сверкнул огонь бомбард, и громовой раскат выстрелов звучно прокатился над лесом. Камни брызнули во все стороны. Несколько воинов были ранены и со стоном поползли обратно к лесу. Но Вингала, не останавливаясь, достиг стен замка — и начался отчаянный приступ.
Из лестниц большинство оказались слишком короткие, только немногие достигали вершины стены, увенчанной зубцами, и зацепились своими крючьями. Словно муравьи встревоженного муравейника бросились к этому месту защитники и с мечами в руках встретили первых смельчаков, добравшихся по лестницам.
Бой был неравен — одного против десяти, и храбрецы после отчаянной битвы были сброшены в воду рвов. Вслед им по лестницам ползли отборные витязи дружины Вингалы, но и их постигала та же участь. Обороняющиеся оправились от первого удара и в большем порядке стали вести оборону. Некоторые из них, видя, что с одиночными воинами, долезавшими до вершины стены, с успехом могут бороться те, кто составлял обыденную стражу стены, бросились к громадным складам бревен и камней, приготовленным на случай приступа, и через несколько минут огромное бревно было принесено и сброшено на головы штурмующих. Лестницы были очищены, множество храбрых витязей изувечено, сам князь Вингала, подававший пример своим, ушиблен камнем в ногу. Приступ не удался!
Немцы запели на стенах свой победный гимн и градом стрел провожали отступающие колонны жмудинского князя.
Но князь Вингала был не таков, чтобы признать себя побеждённым. Он не дал своим витязям и получаса отдыха и снова повёл их к стенам замка.
На этот раз лестниц уже не было, но зато передовые воины несли целые пучки зажжённой смолистой сосновой сердцевины и разложили костры почти на полет стрелы от замка. Это было сигналом. Литовские воины стали выходить по два. Один нёс громадный щит из кожи дикого тура, непроницаемой для стрел и копий, другой — лук и целый пучок пернатых стрел, жало которых было оплетено берестой и смазано смолой.
Они быстро, парами, подбегали к кострам, зажигали у них весь пучок берест на стрелах, а затем направлялись к стенам замка. Несший щит прикрывал как себя, так и товарища от выстрелов немецких лучников, между тем как другой с поразительной быстротой выстреливал по замку весь свой запас пылающих и шипящих стрел.