— Ха, разрази меня гром! — обрадованно вскричал Емельян в тишине сельского вечера и, тут же изменив направление, свернул от речушки на большак, где перехватил машину, ехавшую в нужном направлении. Мешок с запиханной в него кошкой он положил у ног на пол кабины, который все время прыгал и трясся от вибрации и рева мотора, так что Принцесса, с каждой минутой все больше пугаясь, орала все громче и сиплее, пока не перешла на баритон, действуя на нервы Емельяну, который от этого становился с каждой минутой все злее, мысленно кроя на все лады сначала Принцессу, а потом и Августа О., обзывая его сперва стукачом и Иудой, а потом висельником и шакалом, клея ему и такие ярлыки как «реваншист», которых скорей уж заслуживал он сам, чем его бывший товарищ по работе.
По желчной злости Емельяна У. нетрудно догадаться, что между ним и Августом О. существовали серьезные разногласия. Ей-богу же никого на белом свете Емельян не ненавидел больше, чем ненавидел Августа: как общественный автоинспектор тот задержал Емельяна за рулем потребсоюзовского грузовика (как выразился сам Емельян) «ну просто навеселе» и что в милиции (несмотря на протесты) раздули в «опьянение средней степени», одним словом он на целый год лишился прав и был (как жаловался всем) «из-за этой сволочи разжалован в грузчики». Так что Емельян своим друзьям торжественно поклялся во что бы то ни стало Августу отплатить, «пусть даже и самому, ядрена вошь, придется сложить голову» (как он сгоряча божился).
Эти слова звучат страшно, зловеще, от них просто пахнет кровью и мороз бежит по коже. И чтобы напрасно не стращать тех, кого кровопролитие пугает, надо сразу сказать, что предприятие, на которое отправился Емельян с Принцессой в мешке, не могло угрожать жизни ни Августа, ни его самого: добравшись до дома своего врага, Емельян развязал мешок, выпустил кошку, глянул на светлые окна темным взглядом и вернулся на большак, доставив тем разочарование людям, которые, напротив, душегубства как раз ждали. Однако атмосфера, царившая за двумя освещенными окнами, за которыми жили Мудите и Август О., была хуже, чем убийство, ведь убийство (как оно ни ужасно) имеет начало и конец, тогда как распри супругов конца не имеют.
Первое время они цапались так просто, поскольку у них не совпадали биоритмы, то есть — когда один вставал, другой ложился, а потом стали не совпадать и барометры, то есть — когда у одного он поднимался, у другого падал, когда у одного показывал на ясно, у другого ломило кости на дождь. Все это кончилось тем, что когда один ел, другой шел в нужник. И дойдя до такого положения, они поняли, что надо разводиться, поскольку жить вместе невозможно. Однако придя к такому выводу, они тут же сообразили, что развестись еще невозможней, и решили все-таки жить вместе.