Впрочем, будем и здесь осторожны: суеверное преклонение перед единственной причиной-- это в истории чересчур часто лишь скрытая форма поисков виновного, а значит, суждения оценочного. "Чья вина или чья заслуга?"-- говорит судья. Ученый же довольствуется вопросом "почему" и готов к тому, что ответ не будет простым. Монизм в установлении причины-вызван ли он предрассудком здравого смысла, постулатом логика или навыком судейского чиновника -- будет для исторического объяснения только помехой. Историк ищет цепи каузальных волн и не пугается, если они оказываются (ибо так происходит в жизни) множественными.
Исторические факты-- это факты психологические по преимуществу. Стало быть, их антецедентами, как правило, являются другие психологические факты. Конечно, судьбы людей включены в мир физический и несут его бремя. Но даже там, где вмешательство этих внешних сил кажется наиболее грубым, их действие осуществляется только как направленное человеком и его разумом. Вирус "Черной смерти" был первопричиной уменьшения населения в Европе, но эпидемия распространилась так быстро лишь благодаря определенным социальным -- а значит, по их глубинному характеру, психологическим -- условиям, и ее моральные следствия могут быть объяснены только особым предрасположением коллективного образа чувств.
Но у историков психология занимается лишь ясным сознанием. Читая иные книги по истории, можно подумать, что человечество сплошь состояло из логически действующих людей, для которых в причинах их поступков не было ни малейшей тайны. При нынешнем уровне исследований психической жизни и ее темных глубин -- это еще одно доказательство того, как всегда трудно отдельным наукам идти в ногу со всеми остальными науками. Это также повторение, в большем масштабе, ошибки -- впрочем, уже не раз отмеченной -старой экономической теории. Ее homo oeconomicus был призраком не только потому, что его изображали поглощенным исключительно своей выгодой; еще вреднее была иллюзия, будто он настолько уж ясно представлял себе эту выгоду. "Нет ничего более редкого, чем план",-- говорил еще Наполеон. Можно ли считать, что тяжкая моральная атмосфера, с которой мы теперь живем, формирует в нас только человека разумных решений? Мы сильно исказили бы проблему причин в истории, если бы всегда и везде сводили ее к проблем? осознанных мотивов.
Как любопытна, кстати, антиномия, наблюдаемая в меняющихся установках стольких историков! Когда надо удостоверить, имел ли место в //105// действительности тот или иной поступок, их тщательность выше всяких похвал. Когда же они переходят к причинам поступка, их удовлетворяет любая видимость правдоподобия-- обычно со ссылкой на какую-нибудь из истин банальной психологии, которые верны ровно настолько, насколько и противоположные им.