Я смеялся, задыхался и кашлял. Я вспомнил, как сочувствовал Джейку, — просто со смеху можно помереть.
Это была моя первая реакция — что я отмочил забавнейшую шутку в мире и теперь со всем этим, наконец, покончено. С самого начала в этом не было никакого смысла. Я взялся за дело, выбрал маршрут к своей цели, но чем дальше я к ней шел, тем меньше у меня было шансов когда-нибудь ее достичь.
Поэтому мне стало смешно. Я даже почувствовал облегчение.
Потом меня понемногу стал прохватывать холод, я перестал смеяться и уже не чувствовал никакого облегчения.
Все было слишком просто, ясно и легко. Я всю жизнь купался в дерьме и никогда не мог ни утонуть в нем целиком, ни перебраться на другой берег. Я должен был вязнуть в нем и дальше, время от времени ныряя с головой. Для меня не существовало таких вещей, как чистота и легкость.
Я взглянул на часы. Я встал и начал ходить взад и вперед, топая ногами, растирая руки и похлопывая себя по телу.
Четыре тридцать. Мне казалось, что уже гораздо больше, я работаю уже много часов, чуть ли не с самого утра, а было всего лишь половина пятого... Без четверти шесть Кендэлл отправится домой обедать и зайдет за мной. Тут он меня и обнаружит.
Никто не появится здесь раньше. Делать тут им нечего, и... Короче говоря, никто сюда не придет. А вот Кендэлл наверняка заглянет, чтобы забрать меня домой.
Так или иначе, до смерти я не замерзну, и это было против всяких правил. Меня не смогут найти достаточно быстро, чтобы вовремя оказать помощь, и достаточно поздно, чтобы... чтобы в этом был какой-то смысл.
С половины пятого до без четверти шесть. Час пятнадцать минут. Вот сколько я здесь просижу. Ни больше и ни меньше. Этого не хватит, чтобы меня убить, но этого хватит, и даже с избытком, чтобы причинить мне вред. Самая нужная доза для хорошего пинка под зад.
Я должен был с этим смириться — просто расслабиться и ничего не делать. Потому что, что бы я ни делал, толку от этого не будет никакого. Все равно я заболею, буду почти полностью выведен из строя, жизнь будет едва теплиться во мне. И как раз в то время, когда мне понадобятся все мои силы и когда мне никак нельзя болеть.
Я ничего не мог изменить. Но должен был попробовать.
Расслабиться и смириться — это тоже против правил.
Я ходил взад и вперед, топая и хлопая, разминая свои руки, грея их под мышками или в паху, даже засовывал их под ноги. Я становился все холодней и скованней, а в легких было такое ощущение, словно я дышал огнем.
Я взобрался на стол, пытаясь согреть руки под лампой, висевшей на потолке. Но ее закрывала металлическая сетка, и это была совсем маленькая лампочка, толку от нее не было никакого.