– Разве ты им не сказал, они что, не знают...
– Плевать они хотели. Редакторская работа им там не нужна. Они делают самолеты.
– Но разве они не могут...
– Я в самолетах ни черта не разбираюсь.
Роберта шагнула, губы у нее плотно сжались.
– Стало быть, нечего там и делать. Пойди завтра и, когда тебе опять велят делать что-нибудь такое, скажи им, чтоб подавились своей работой.
– А что мы будем есть? И между прочим, чем платить за жилье?
– О, Джимми. Но ребятишкам нужна обувка. Я понимаю, что у нас туго с деньгами, но...
– Ладно, ладно. Только платить-то надо. Надеюсь, ты хоть сказала хозяйке, что в конце недели расплатимся?
– Ну конечно, – говорит Роберта, – а то как же. Конечно расплатимся. Разве в пятницу ты не получишь?
– Бог ты мой! Это ж черт знает что. Какого дьявола!
Роберта вся покраснела от гнева, ноздри у нее задрожали.
– Джеймс Диллон, прекрати сейчас же ругаться!
– Я не ругаюсь. Я молю о снисхождении.
– И не строй из себя умника.
– Черт бы тебя побрал! Сколько раз просил тебя не молоть чушь про умничанье. Я что, шестилетний, что ли?
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Откуда мне знать. Я и половину из того, что ты несешь, не понимаю. Хоть бы иногда в словарь заглядывала. Ты чего-нибудь читала, кроме своего молитвенника да «Правдивой истории»? О Господи... Бога ради, перестань реветь на всю улицу! Прошу тебя. Да что это такое! Стоит мне открыть рот, как все начинают сопли распускать.
Роберта проскочила в дом первая и что есть силы захлопнула дверь прямо перед моим носом. Дверь открыла мама.
– Только, ради Бога, не приставай с расспросами, – говорю. – Она сейчас придет в себя. И не обращай на нее внимания.
– Да я и слова не сказала, – отвечает мама. – А и сказала б, что такого. Уж и рта нельзя открыть.
– Ради Бога, мама.
– Да молчу, молчу.
Я положил Мака на диван и пошел в спальню. Роберта лежала на кровати, закрыв лицо руками. Платье она сняла и повесила. Я посмотрел на нее, и все во мне заныло. Я наперед знал, что будет дальше, и от этого сам себе был противен. Но что толку? Роберте нужны были не объяснения, а я сам. Я понял это, как только впервые увидел ее, а она через несколько лет. Я сел на кровать и положил ее голову себе на колени. Она повернулась, ее груди прижались к моему животу. Мне хотелось, чтобы мама поняла, что значит для меня Роберта, почему я с ней такой, какой есть. Мне бы хотелось, чтоб Роберта поняла, что значит для меня мама. А может, они и так понимали. Оттого-то все так идет.
– Прости, милая, – сказал я. – Просто я чертовски устал.
– Я тоже, – сказала Роберта. – Попробуй потаскайся целый день с Маком и Шеннон.