Знаете, может, это покажется смешным, хотя, конечно, тут нет ничего смешного, но раньше меня никогда не интересовало его настроение. Я даже не задумывалась над тем, есть ли оно у него вообще. Потому что, если бы вы его видели, вам это тоже не пришло бы в голову. Он всегда вел себя так, будто хотел сказать, что плевать он хотел, как к нему относятся другие люди и что они о нем думают.
Наверное, мама права. Она выходила за папу хорошенькой девушкой, а он и тогда был такой же приземистый коротышка, примитивный, как глинобитный забор. А из-за того, что она не умела проявлять свои чувства, и вечно ходила с испуганным лицом, и смущалась при всяком упоминании о любви, папа мог считать, что она вышла за него только для того, чтобы уйти из приюта.
В общем, я не знаю, какие между ними были отношения. И не особенно интересуюсь, какие они теперь. Точно так же, как и он мной совершенно не интересуется.
Как может отец убить родную дочь? Пусть даже ему скажут о ней что-нибудь неприятное?
Бобби говорит, что я ничего не понимаю. Папа ведет себя так именно потому, что я ему небезразлична. Но какой же в этом смысл? Только Бобби может выдумать такую глупость, но ему можно, потому что он самый красивый и самый милый.
Но вернемся к тому вечеру.
Тогда так ничего и не случилось. Один раз он зашел было на кухню, но сделал шаг-другой и остановился. Потом вернулся в коридор и снова остановился. Наконец, направился к входной двери, отворил ее, перешагнул через порог одной ногой и застыл — уже не дома, но еще не на улице.
— Вернусь-ка я в контору! — крикнул папа. — Ужинать не буду. На праздник я тоже не пойду, так что вам с матерью повезло.
— Папа! — позвала я. — Подожди!
Но дверь захлопнулась, и он меня не услышал. А когда я выбежала на улицу, он был уже в конце квартала.
Больше он никогда не надевал этот костюм. А когда я как-то встретила в хомбурге дурачка Гэнндера, то поняла, что папа отдал ему все эти вещи, а тот их пропил.
Так вот, в тот раз мама действительно постаралась мне помочь, поэтому было бы нечестно говорить, что она этого никогда не делала. Кроме того, я понимала, что с моей стороны было нехорошо снова требовать от нее помощи. У нее могли быть неприятности с папой, потому что он заставил бы ее во всем признаться. Это от меня он ничего не сумел бы добиться, но она уже старая, в последний день рождения ей исполнилось сорок шесть, и ей не под силу с ним справиться.
И потом, из ее попытки могло ничего не выйти. Конечно, она могла пойти туда, к этому человеку. Но она так боялась, была настолько уверена, что ничего не получится, что и в самом деле могло не получиться. И не только не помогла бы мне, но и сама оказалась бы в неприятном положении.