В двенадцать начал разрываться телефон. Я проявила упорство и трубку не снимала. Минут десять он заливался беспрестанно, после чего стали колотиться в дверь.
— Ты что, заперлась? — встревоженным шепотом спросил Горчаков.
Я кивнула. Но дверь так прогибалась под напором желавшего попасть в мой кабинет, что я почла за благо открыть. Может, и не открыла бы, да тяжелая поступь, которой посетитель шел к кабинету, шумное дыхание и уверенная настойчивость недвусмысленно указывали на то, что ко мне ломится родной прокурор.
Конечно, за дверью оказался он. Оглядев взъерошенного Лешку, открытый сейф, гору дел на столе, он не нашел ничего лучшего, чем спросить:
— Ну что, амурами занимаетесь? Двери позакрывали!
Боже, как можно быть таким слепым и не видеть, что делается у тебя под носом, подумала я, зачарованно глядя на шефа. Как можно подозревать в каких-то амурах с Лешкой меня? Неужели он не замечает двух обалдевших от взаимного чувства сотрудников, один из которых (одна) вообще сидит в его собственной приемной? Оба, и Зоя, и Горчаков, последние два дня, в те короткие промежутки времени, что они не обнимаются за запертой дверью горчаковского кабинета, перемещаются по прокуратуре с отсутствующим видом, на вопросы сослуживцев отвечают невпопад и краснеют, когда встречаются взглядами друг с другом. Или шефу просто в голову не приходит, что секретарь и следователь могут влюбиться друг в друга после десяти лет совместной работы, зато нас с Горчаковым он подозревает в тайном сожительстве все эти десять лет? Напрасно.
— Собирайтесь на выезд, — сказал прокурор, игнорируя нашу явную занятость.
— Что, оба? — вопросил Лешка. Шеф кивнул.
— Нападение на ювелирный магазин.
— А мы-то тут при чем? — не сдавался Горчаков. — Милицейская подследственность.
— Четыре трупа, — терпеливо пояснил шеф. — Я тоже еду. Собирайтесь.
— Владимир Иванович, — взмолилась я, — а как же я? У меня самолет завтра утром…
— Во сколько? — деловито уточнил шеф.
— В тринадцать.
— Это не утром. Успеете. — Шеф повернулся и вышел из кабинета, распорядившись уже из коридора:
— Жду вас в машине.
Мы с Горчаковым в отчаянии переглянулись. Мое-то отчаяние было вызвано необходимостью переться на место происшествия и работать там до ночи, вместо того, чтобы привести в порядок дела, пораньше прийти домой, спокойно собраться и выспаться перед отъездом. А Лешкино отчаяние объяснялось предстоящей разлукой с возлюбленной на целый рабочий день. Но все равно друг счел необходимым меня ободрить:
— Не волнуйся, Машка, начнем вместе, потом начальники разъедутся, и я тебя прикрою. Владимир Иванович, — крикнул он вслед прокурору, — а можно Зою взять в качестве понятой?..