– Да? – удивилась я, поймав его взгляд, мягкий, плетущий, который был сейчас явно заодно с голосом, с этой холеной бородкой, с продольными, совсем не резкими складочками на переносице. А ведь он ничего! Есть в нем что-то кошачье, но более сильное, скорее тигриное, эта мягкость, это постоянное понимание и сочувствие, даже грусть. Она тоже добавляет, создает поволоку, особый шарм.
– А что именно из Грига?
– Да по сути все. – И тут он предложил:
– Здесь рядом есть магазин, где через наушники можно слушать любую музыку. Хотите, зайдем?
«Хорошо, что еще домой не позвал», – подумала я. Конечно, в его предложении присутствовала двусмысленность, но только в растянутости нашей встречи, больше ни в чем.
– Не знаю, у меня вообще-то времени мало.
«Хотя, с другой стороны, – решила я, – подумаешь, музыку послушать, тем более которой я звучу».
– Ну, хорошо, только ненадолго.
– Конечно, – согласился он.
Когда я надела широкие, плотные наушники и мир сначала замер абсолютной, космической безмолвностью, а затем неожиданно взорвался, тогда я поняла, что именно хотел сказать Боб. Что-то сильное и притягивающее рождалось в этих звуках, холодное и в то же время страстное, что-то лирическое и нежное, но одновременно властное, недоступное, то, до чего невозможно дотянуться и невозможно понять. Но тут повела, позвала флейта, и весь слаженный хор оркестра рассыпался, пропуская ее, но лишь на мгновение, а потом снова легко сложился из только что разбитых частей, и снова возникла стена, непреодолимая, давящая своей отчужденностью.
Я огляделась. Вокруг меня находились десятка три слушателей, каждый в своей музыке, и у каждого, как и у меня, наверное, отрешенность от мира проступала на лице. Боба поблизости не оказалось, я увидела его большую фигуру в глубине магазина, он брал что-то с полок, долго разглядывал, видимо читая текст. Музыка не мешала мне думать, и я подумала, что ведь он и вправду ничего, даже интересный, и надо же, как он правильно меня понял. Конечно, в нем много шаблона и порой он безвкусный, но, похоже, чуткий. И надо же, как он сказал: «как только я увидел вас в первый раз», значит, он думал обо мне все это время. Интересно, всегда ли присутствует в нем эта обволакивающая грация большого человека или он порой теряет ее?
Я так и смотрела на Боба все время, пока музыка владела мной, как он ходит от полки к полке, как берет диски длинными, чуткими пальцами, и думала, что он грациозен в движении и по-своему красив. Иногда он поворачивался ко мне, как бы контролируя мой, никем не разделенный мир, но взгляд его не вторгался и не пытался отвлечь, я только видела одобряющую улыбку, теряющуюся в его, наверное, мягких усах. Музыка закончилась, но я еще стояла, оглушенная, брошенная в пустоту беззвучия, чувствуя, как задержавшиеся звуки неохотно покидают меня, а потом, сняв наушники, я вздрогнула от коробящей дисгармонии окружающей жизни.