Так что природу злости Леночка определила верно: от бессилия.
Она взяла ксерокопии, тоже сперва просмотрела по диагонали.
- Ага, религия... - пробормотала она. - Сколько же человек, как ты полагаешь, нужно для эксперимента "религия"? Трех тысяч хватит?
- Чтобы создать то, что они там называют эгрегором христианства, потребовалось двадцать веков и по меньшей мере сто миллионов человек, ответил Валентин. - Вот при таких условиях, наверно, и может возникнуть ментальный импульс... не меньше, понимаешь? Так что все равно бы у Шемета ни хрена не вышло! Ни один грант не выдается на двадцать веков! Это была бы самая бездарная трата денег, какая только возможна!
- Чего ты вопишь? - удивилась Леночка. - Как будто я сама этого не знаю!
- Шемет никогда не умел считать, - чуть потише заметил Валентин. Дай ему волю - мы с тобой и таблицу умножения бы забыли. Таких людей и близко нельзя подпускать к студентам. Учитель, блин! Мэтр! Поставщик кадров для палаты номер шесть!
О том, как Шемет доводил до ума диссертацию своего аспиранта Сутина, Леночка напоминать не стала. В конце концов, за Шемета замуж она не собиралась, а Сутин был совсем не безнадежен. Когда мужчина, хотя бы вскользь, предлагает вместе провести две недели в Анталье - это ведь о чем-то говорит? Такой человек, как Сутин, будет вкладывать деньги только в СВОЕ. В СВОЮ женщину. Стало быть, и законный брак тоже понемногу зреет в его лысеющей голове.
- Убью я этих соседей, - вдруг сказал Валентин.
- Давно пора, - согласилась Леночка.
Соседи повадились среди ночи заниматься хозяйством - что-то такое включали, среднее между электродрелью и мощным пылесосом, так что отдаленный рев стоял в ушах. Но было в нем что-то звериное - так, наверно, мог бы трубить раненый слон, если бы его притащили в сутинскую многоэтажку.
Любопытно было, что соседи просыпались, чтобы включить свой агрегат, именно тогда, когда Сутин с Леночкой обсуждали служебные дела. Тыканье палкой от щетки в потолок результата не давало - рев иссякал неожиданно, оставляя странное ощущение - облегчения и болезненной пустоты в голове одновременно.
А началось это не так давно, Сутин даже мог сказать точно, когда. В тот день Ярослав прибежал на кафедру, замотанный шарфом до бровей, с окровавленной физиономией. Вечер он провел в гостях у Сутина, а ночью и взревело...
* * *
- О Боже, скорее объяви, кто из них прав! - воскликнул Карл.
Он страдал невыносимо - в эту минуту он любил Тьедри так, как мог бы любить только новорожденного родного сына, и все, что грозило болью маленькому яростному бойцу, отзывалось болью в груди короля.