Лицо юноши было смуглым, обветренным, как у бывалых моряков, и в то же время сохраняло что-то нежное, девичье. Темные глаза в мрачных отблесках странно контрастировали с нежными, хрупкими чертами всего его облика.
Юноша, отдав честь, как заправский офицер, протянул проштемпелеванный сургучными печатями конверт. Вскрыв его, капитан нашел в нем два приказа за подписью главнокомандующего греческой армией Александра Ипсиланти, недавно назначенного новым президентом Греческой республики. В первом приказе говорилось, что капитан Райкос повышается в чине, производится в подполковники греческой армии и ему необходимо немедленно прибыть для прохождения службы в столицу Греции - Навпали. Во втором приказе подполковнику Райкосу предписывалось сдать отряд клефтов новому командиру Хурделицыну, который производится в капитаны, и срочно прибыть на высланной за ним саколеве "Санта Клара" в Навпали для получения соответствующих дальнейших инструкций.
Капитан Райкос спросил у юноши его имя и должность. Тот ответил, что служит в чине лейтенанта - офицера по особым поручениям, а когда Райкос осведомился об его имени, юноша покраснел, смутился и сказал, что это не столь важно, и к тому же им нужно торопиться.
- Одевайтесь скорее. Вас ждут. - И юноша вышел из комнаты.
Присутствующий при этом разговоре новоиспеченный капитан Хурделицын улыбнулся.
- Все дело в том, - пояснил он, - что у господина лейтенанта женское имя - Елена. Елена Ксантус. Вот что получается, Николай Алексеевич.
Райкос был удивлен, хотя старался скрыть свое удивление.
- Ну что ж, мой любезный капитан, в жизни может быть и не такое... Женщины - как женщины, ничего удивительного.
- Да только у меня предписание сегодня же ночью следовать со всем отрядом на южную оконечность залива, туда, где предполагается высадка нового десанта. И поведет нас она.
- Что ж, братец, значит не судьба нам сражаться вместе, - ответил Райкос. Хотя он и был обрадован повышением в чине, но разлучаться с Иванко ему не хотелось.
Он полюбил своего молодого друга. Хурделицын был здесь единственным человеком, с кем Райкос мог говорить на родном языке. Иванко как бы воплощал в себе частицу его родины.
Те же чувства испытывал и Хурделицын. Они оба пытались скрыть свою грусть, но это плохо удавалось. Лица у них были печальные, и, когда, выйдя на улицу, они прощались, невольные слезы блестели у них на глазах. Это заметила Елена Ксантус. Ее глаза потускнели.
- Вы еще встретитесь. Еще не раз встретитесь, - сказала она.
У ворот Райкос увидел рослого, закутанного в плащ человека с фонарем; он держал под уздцы оседланного мула. Николай Алексеевич сел в мягкое, как подушка, кожаное седло, и человек, освещая дорогу фонарем, повел мула под уздцы к морю, где их ожидала саколева.