— Еле тебя нашел! — Мощная ладонь шлепнулась мне на плечо.
На Щербатина было просто приятно посмотреть — круглощекий, полнокровный, донельзя довольный жизнью.
— Ну, пехотинец Беня, доложи обстановку!
— Вот она, обстановка. — Я кисло улыбнулся и кивнул туда, где шестеро ульдров впряглись в огромное металлическое корыто и волокли его к лесу.
Соплеменники подбрасывали им камни и выкорчеванные пни.
— М-да, — проговорил Щербатин. — Технологии будущего во всем великолепии.
В девятнадцатом веке один мечтатель написал: недалеки те времена, когда специальные машины будут подавать мешок на спину работнику, чтобы тот спокойно мог донести его до подводы.
— Вот они, специальные машины. — Я кивнул на ульдров.
— А как ты с ними общаешься?
— О-о, это очень просто, — сразу оживился я. И затем, найдя глазами ближайшего ульдра, рявкнул на него:
— Ко мне!
Союзник подошел с большим булыжником в руках. Он с любопытством смотрел на нас и ухмылялся.
— Положи на землю! — скомандовал я. Он охотно послушался, бросив камень под ноги. — А теперь закрой глаза!
Он зажмурился, и я с размаху врезал палкой по волосатой смеющейся роже.
Ульдр схватился за нее, заорал, но потом снова заухмылялся, схватил свой камень и потрусил прочь.
— Главное — вежливость и такт, — пояснил я Щербатину.
Он растерянно моргал, глядя то на меня, то на электродубинку.
— Я не верю своим глазам, — сокрушенно сказал он. — За что ты его?
— За нетленные ценности и за великие принципы. А ты как думал? Все работают, а он стоит тут, рожи корчит.
— Ну ты даешь… Беня, я тебя не узнаю.
— Постой здесь подольше, и ты тоже себя не узнаешь.
— Что с тобой творится? Вьетнамский синдром?
— Никакого синдрома. Нормальная рабочая обстановка. Ну а как у тебя успехи? Скоро станешь главнокомандующим?
— Не все сразу. — Щербатин загадочно улыбнулся.
Он повернулся к обширной панораме строительства и, кажется, залюбовался.
Под нами стелился ровный склон холма, по которому катались строительные машины, тянулись трубы, суетились, как муравьи, сотни людей. На глазах кусочек дикой природы превращался в благоустроенный человеческий мир.
— Ты чувствуешь волнующую атмосферу колониальных войн, Беня? — восторженно проговорил Щербатин. — Есть в этом какая-то тайная прелесть. Замысловатый узор, сотканный из противоречий. Жестокость кровожадных аборигенов против холодного разума колонизаторов, дикарские обряды против достижений науки, соломенные хижины на пути у шагающих танков. И во всем — дух какой-то новизны, свежий ветер, музыка иной жизни…
— Тебе, Щербатин, только накачки перед новобранцами проводить… — пробормотал я. — Где нахватался этой лирики?