- Мне казалось, вы хотели постепенно уменьшать Дозу.
- Пытался.
- Не удалось?
- Поднимает рев. Все дети плачут так, что хоть уши затыкай, говорят, это им даже полезно, а уж тут... ведь он все время получает Гераклеофорбию...
- Да-а. - Бенсингтон повесил голову и еще пристальнее начал разглядывать свои пальцы.
- Все равно нам это не скрыть. Люди прослышат о ребенке-великане, припомнят наших кур и прочих гигантов, и это в конце концов неизбежно дойдет до жены... Что с ней тогда будет, я и вообразить не могу.
- Да, поистине, всего заранее не предусмотришь, - сказал Бенсингтон, снял очки и тщательно их протер. - И ведь это вечная история, - продолжал он. - Мы, ученые, - если мне дозволено претендовать на это звание - всегда трудимся ради результата теоретического, чисто теоретического. Но при этом подчас, сами того не желая, вызываем к жизни новые силы. Мы не вправе их подавлять, а никто другой этого сделать не может. Собственно говоря, Редвуд, все это теперь уже и не в нашей власти. Мы можем только изготовлять Гераклеофорбию...
- А они, - докончил Редвуд, вновь поворачиваясь к окну, - на опыте узнают, что из этого получается.
- Что до событий в Кенте, я больше не намерен из-за них беспокоиться.
- Если только они сами нас не побеспокоят.
- Вот именно. Эта публика до тех пор будет путаться со стряпчими и крючкотворами, ссылаться на законы и важно изрекать благоглупости, пока у них под самым носом не расплодятся новые гигантские паразиты... В нашем мире испокон веков царит великая путаница.
Редвуд чертил в воздухе какую-то сложную кривую.
- Для нас теперь главное - ваш мальчик, Редвуд.
Редвуд повернулся, подошел к своему коллеге и с тревогой заглянул ему в глаза:
- Что вы о нем думаете, Бенсингтон? Вам легче смотреть на все это более трезво. Что мне с ним делать?
- Продолжайте кормить его.
- Гераклеофорбией?
- Да.
- Он будет расти...
- Если судить по цыплятам и осам, он вырастет примерно футов до тридцати пяти... и развиваться будет гармонично.
- Но как он будет жить?
- Вот это и есть самое интересное, - ответил Бенсингтон.
- Черт возьми! С одной одеждой хлопот не оберешься! И потом, когда он вырастет, он окажется единственным Гулливером в мире пигмеев.
Глаза Бенсингтона за золотой оправой очков многозначительно блеснули.
- Почему единственным? - произнес он и повторил еще внушительнее: Почему же единственным?
- Уж не собираетесь ли вы...
- Я спрашиваю, - перебил мистер Бенсингтон с упорством человека, который наконец-то нашел нужные слова, - почему единственным?