Ребенок глаз не сводил со сверкающего черного ремня, с кольца на нем, куда цеплялся длинный медный ключ, каким полицейские открывают телефонные будки, с хромированного свистка, купленного Сержем взамен пластмассового, выданного управлением. Глядя вверх на лестницу, по которой спускалась, переговариваясь с посланным за ней сынишкой, женщина, Серж ощутил, как чьи-то пальцы легко коснулись кольца с ключом. Когда он перевел взгляд, ребенок все так же смотрел на него, руки, казалось, все время оставались на месте.
– Ну-ка, мальчуган, – сказал Мильтон, снимая свисток с кольца. – Возьми его с собой за дверь и дуй там до тех пор, пока не выдуешь себе мозги.
Только, когда я соберусь уходить, верни мне его, слышишь?
Мальчишка улыбнулся и взял у Мильтона свисток, но не ступил еще и за порог, как летнюю ночь уже пронзила резкая назойливая трель.
– Господи, теперь посыпятся жалобы от соседей, – сказал Серж, двинувшись к двери, чтобы кликнуть мальчишку.
– Да пусть его, – сказал Мильтон, хватая Сержа за руку.
– Что ж, ты сам ему дал, – пожал плечами Серж. – И это твой свисток.
– Угу, – сказал Мильтон.
– Не слишком удивлюсь, если он стянет эту чертову штуковину, чтобы свистеть в нее и после твоего ухода, – сказал Серж с неприязнью.
– Не удивлюсь, если ты окажешься прав. Это меня в тебе и привлекает – твой реализм, мальчуган.
Дом был старый, в два этажа, на каждом – по семейству, догадался Серж.
В гостиной, где они стояли, лишь две спаренные кровати, отодвинутые к дальнему углу. В глубине дома кухня и вторая комната, заглянуть туда ему не удавалось. Наверно, еще одна спальня. Дом был старый и большой, чересчур большой для одной семьи. По крайней мере чересчур большой для семьи, живущей на подачки, а эта, похоже, на них и жила: во всем доме не было и следа мужского присутствия, одни детские да женские вещи.
– Поднимитесь, пожалуйста, сюда, – сказала женщина, стоя в темноте на верхних ступенях лестницы. Беременная, она держала на руках младенца, тому было не больше годика. – Ступеньки не освещаются. Извините, – сказала она.
Щелкнув фонариками, они шагнули по скрипучей и ненадежной ветхой лестнице.
– Прошу вас, вот сюда, – сказала та и прошла в комнату налево от лестничной площадки.
Комната почти не отличалась от той, что внизу: комбинация из гостиной и спальни, рассчитанной как минимум на пару детей. Телевизор, в котором едва теплилась жизнь, стоял на низком столике. Перед ним, взирая на нелепого ковбоя с яйцевидной головой на огромном туловище, точно срисованного с плода авокадо, сидели три девочки и тот малыш, которого посылали наверх.