– Просто на сей раз ты оказался тем, кто проехал на красный свет. Ну, будешь ты подписывать повестку или нет?
– Особо же вам нравится подразнить строптивых водителей тягачей, так, что ли? Вечно охотитесь за нами, чтобы быть подальше от горячих мест, а те водилы, что завели дружбу с полицией, могут преспокойненько поступать, как им заблагорассудится, даже если это не по закону.
– Не хочешь подписывать – запирай машину. Поедем в участок.
– На этой повестке и имя-то не мое, не настоящее. Никакой я не Уилфред Сентли.
– Так в твоей шоферской книжке.
– По-настоящему звать меня Уилфред Три-Икса, так-то, снеговичок. Сам проповедник окрестил.
– Вот и славно. Но для нас сгодится и твоя рабская кличка. Нацарапай вот тут «Уилфред Сентли».
– Уж как тебе нравится работать в здешних краях, прямо обожаешь, верно?
С кем угодно спорю, от одной мыслишки, что каждый день можешь сюда являться и трахать, покуда силенок хватит, всех черных подряд, на радостях делаешь в штаны.
– Во-во, снеговичок, лучше подтяни их, – раздался голос из толпы подростков, – не то все добро порастеряешь.
Горстка школьников зашлась от смеха и перебежала от сосисочной к противоположному углу улицы.
– Да, обожаю работать в здешних краях, – сказал Рэнтли без всякого выражения, но покрасневшее лицо выдало его, и он запнулся. – Запри машину, – сказал он наконец.
– Вы только поглядите, братья и сестры, как они обходятся с черными людьми, – заорал мужчина, оборачиваясь к толпе на тротуаре, за последнюю минуту выросшей еще вдвое и уже перекрывшей доступ к полицейской машине. У Гуса тряслась челюсть, он крепко сжал зубы и подумал: слишком далеко зашло.
– Видали? – горланил мужчина. Несколько детишек, отделившись от переднего края толпы, присоединились к долговязому и воинственному пьянчуге лет двадцати. Выбравшись из салона под названием «Шик, блеск, красота», он заковылял по улице, объявляя всему миру, что ему раз плюнуть – прикончить парой своих черных лап любого белого легавого, когда-либо рожденного на свет своей сучкой-матерью. Его решимость вызвала бурю восторга и аплодисментов у подзадоривавших его пацанят.
Внезапно Рэнтли решительно протолкался сквозь толпу и направился к патрульной машине. На какой-то мучительный и страшный миг Гус оказался совершенно один в окружении плотного кольца человеческих лиц. Кто-то из них непременно придет мне на помощь, твердил он себе. Если что случится, кто-то да придет мне на выручку, внушал он сам себе, а безудержное буйство воображения назойливо подсказывало, что в лицах этих нет ненависти, не в каждом она есть, но, когда Рэнтли вновь растолкал толпу и вернулся обратно, страх в сердце осел лишь самую малость.