- Данило Григорьич! Отец! Да ты что же это мне?..
Опять, стало быть, на неделю испорчен? Данило Григорьич!
Целовальник молча ставит полштоф на прежнее место.
- Данило Григорьич! - умоляя, хрипит мастеровой. - Ради самого господа бога... Данило Григорьич!
- Я теб-бе говорю, - хочешь, а не хочешь...
- Сто-сто-стой! Что ты? Сделай милость!.. Ах ты, господи...
- Для господа, я так полагаю, пьянствовать нигде не показано... Ну-кось, поправляйся махонькой.
Мастеровой долго смотрит на стаканишко с самым жестоким презрением, с горя плюет в сторону и наконец пьет...
Долго тянется молчание. Слышно хрустение соленого огурца.
- Нет, - говорит наконец мастеровой, немного опомнившись. - Я все гляжу, какова обчистка?..
- Спроворено по закону...
- А?.. Одну жилетку?.. Это как же будет?..
- Скажи еще за жилетку-то "слава богу"!
- И, ей-богу, скажешь!..
- Еще как скажешь-то...
- Ей-ей... Еще, слава богу, хоть жилетку оставили!.. Ах ты, боже мой!., а?.. Обчи-и-стка-а... ай-ай-ай... а?.. Кан-нёвые сапоги одни, - душа вон, - пять целковых, одни!.. Да ведь какой конь-то!..
- Эти, что ль?
Целовальник вынес из-за перегородки два сапога...
- Он-ни! он-ни!.. - завопил мастеровой, простирая руки. - Ах, братец ты мой!.. Как есть они самые.
- Ну, теперь не воротишь!..
- Где воротить!., не воротишь!
- Теперь нет!
- Теперь, избави бог, ни в жисть не вернуть... Они как есть!.. Обчистка!
Мастеровой развел руками.
- То-то и есть: говорил я тебе... ой, не больно конями-то своими вытанцовывай...
Идет долгое нравоучение.
- И опять же скажу, это на вас от господа бога попущение... Докуда вам мамоне угождать?.. - заключает целовальник.
Мастеровой вздыхает и скребет голову...
- Данило Григорьич! - умильно начинает он, голос его принимает какой-то сладкий оттенок. - Сделай милость!., маленькую!
Данила Григорьича охватывает гнев. Не отвечая, он в одну секунду успевает нарядить посетителя в переменку и за плечи ведет к двери.
- Маленькую! отец!
- Ступ-пай! Ступай с богом!
- Полрюмочки!
- Ступай-ступай!
- Как же быть-то?
- Думай!
- Думать? Ведь и то, пожалуй, надо думать...
- Дело твое!
- Надо думать!.. Ничего не поделаешь!..
Черной тучей вваливается мастеровой в свою лачугу и, не взглянув на омертвевшую жену, нетвердыми ногами направляется к кровати, предварительно с размаху налетая на угол печки и далеко отбрасывая пьяным телом люльку с ребенком, висящую тут же на покромках, прицепленных к потолку. Не успела жена всплеснуть руками, не успела сдавленным от ужаса голосом прошептать: "разбойник!" - как супруг ее, с каким-то ворчаньем бросившийся ничком на постель, уже заснул мертвым сном и храпел на всю лачугу. Испуганный этим храпом ребенок вздрагивал ногами и плакал. Оцепененье бедной бабы разрешается долгими слезами и причитаньями...