Еле слышно гудел никелированный вентилятор, неспешно разворачивая по сторонам свою блестящую ветряную морду, – в нем было так много самолетного, что я стала ждать, когда под ним вспыхнут буквы: «Не курить! Пристегните ремни!» Может быть, они бы и загорелись на стене и серебристо-голубой вентилятор взмыл бы в это серое низкое осеннее небо, пробив толстую пленку стекла, но Чагин положил трубку и любезно улыбнулся мне:
– Итак, Ирина Сергеевна, дуся вы моя дорогая, что значит ваш визит? Голубица белая, мироносица? Или грозная орлица, ястребица, коршуница? Жестокая птица войны, кровопролития и мести?
– А вы разве боитесь войны и мести, Владимир Петрович? – спокойно спросила я.
– Помилуйте, Ирина Сергеевна, дуся моя! Как всякий советский человек, я ненавижу войну! Я – часть миролюбивого человечества – всей душой против несправедливых, захватнических войн! Но как наследник боевых славных традиций наших героических отцов всегда помню о том, что если завтра война, если завтра в поход, то наш бронепоезд стоит на всякий случай на запасном пути…
– Вы мне показались больше наследником героических традиций ваших тестей, – скромно заметила я. – Отец жены, кажется, называется тесть?
– Фи, дуся моя любезная! Это пошло. – Чагин осуждающе помотал своим красивым, чуть отекшим лицом. – Фи, повторяю! Пошлость на грани банальности. Банальность, переходящая в тривиальность. Тривиальность, смахивающая на трюизм. Я вижу, что вы хотите не мира, но мести. А месть, вообще мстительность – чувство неплодотворное и неперспективное…
– Разве?
– Уверяю вас, Ирина Сергеевна, дуся моя дорогая…
Ласковый нахал и въедливый шут. Я видела, что ему доставляет нескрываемую радость называть людей оскорбительным словом «дуся». И всеми своими грязными разговорами он хотел меня сильнее разозлить и вывести из себя – заставить разреветься, разорваться от унижения и злости.
– У мести, Ирина Сергеевна, кислый запах разочарования и горький вкус от пепла наших надежд. – Он доброжелательно смотрел мне в лицо, снисходительно покачивал многомудрой, толстой башкой.
– Приятно поговорить с интеллигентным, начитанным человеком, – ответила я душевно. – Вы производите глубокое впечатление эрудита, настоящего знатока сборника «Крылатые фразы»…
– О, Ирина Сергеевна, как вы меня грубо умыли! Как унизили моей невысокой образованностью! Вы не боитесь вселить в меня на всю жизнь жуткий комплекс неполноценности? – Он весело, от души захохотал.
– Нет, не боюсь, – смирно ответила я. – Ваше состояние определяется специальным термином – неконтролируемый комплекс сверхполноценности…