- Кубрик вернулся, - кивнул на лошадь Микарий.
- Везем в первый сарай, - сказала Тили.
- А бабушка знает, что я приехала? - осторожно поинтересовалась я.
- Конечно, знает, - успела быстрой улыбкой подбодрить меня Тили. - Но порядочные бабушки в это время давно уже спят!
- Вот именно! - хихикнула Агелена.
Я поняла, что бабушки мне сегодня не видать, и, таким образом, я не выполню поручение - не отдам гостинцы в первое воскресенье июня. Но делать нечего - как бы побыстрее найти уголок и заснуть... Хотя бы даже здесь, в этом восхитительном сене. В нем должно быть тепло и душисто!..
- Скидывай на сено, - приказала Тили Микарию, берясь за концы пледа со своей стороны.
И все как-то быстро после этого разбрелись. Микарий забросал тело сеном, никто ничего мне не говорил, и я решила обойти постройки и поближе рассмотреть лошадь.
От самого большого строения с красной черепичной крышей отходили в стороны другие постройки, примыкавшие друг к другу общими стенами. Так что почти весь двор был застроен по периметру. Я насчитала двенадцать дверей в двенадцать разных построек. И это не учитывая лесенок, лестниц и мощных лестниц, которые в некоторых пристройках вели наверх - вероятно, к другим дверям.
Лошадь оказалась спокойной и ласковой. В ее правом зрачке отражалась голубоватая луна. И в левом тоже. Я обходила несколько раз со стороны морды, разглядывая луну в зрачках, пока лошадь не замотала головой, словно ее от меня укачало, и не фыркнула громко и мокро.
- Тили сказала тебе идти в дом и помыться.
Я представила себе корыто и ведро воды, а угодила в огромную и шикарную ванную комнату. Агелена принесла мужскую рубашку, которая доходила мне до колен, и сказала, что Кубрик приехал в стельку пьяный.
- Тили пошла его лечить. Он напивается редко, но очень сильно. До чертиков.
- Каких чертиков?
- Он говорит, что они маленькие, мерзкие, со свиным рылом вместо носа. Короче - явные признаки белой горячки.
Я надела рубашку, и мы пошли смотреть на Кубрика в белой горячке. Мы шли и шли, переходя из одного помещения в другое. В темноте я то и дело едва успевала обойти какие-то незнакомые предметы и подушки, почему-то валяющиеся на полу, на мягких лоскутных половиках.
Кубрик оказался длиннющим и ужасно худым стариком. Меня так поразила его огромная коленная чашечка, что я не могла от нее отвести взгляда. В пламени свечи коленка блестела первобытной яростью и мощью неандертальца. Старик сидел на кровати, расставив в стороны голые ноги, так что между ними поместилась беременная Тили на стуле, и открывал рот широко и послушно, как птенец-переросток. Тили из глиняной кружки заливала большой ложкой ему в рот что-то густое и, вероятно, ужасно невкусное, потому что после каждого глотка он кривился и вздрагивал всем костлявым телом.