Собственно мысль о присутствии смерти была навеяна Остапу отнюдь не романтическими ассоциациями, а весьма здравыми соображениями: дом не разграблен, его не бросали в спешке хозяева и не "ликвидировала" какая-либо из вражеских сторон. При легко открываемых воротах и незапертых дверях с учетом прохождения военных частей, все это чудом уцелевшее богатство, казалось действительно заколдованным. Или же - хорошо охраняемым. Остап был готов ко всему - к свисту пули, к рявкающему "Hende hoh", потрясающему стены взрыву. Беспрепятственно попав в просторную залу, из которой поднималась лестница на третий этаж, окруженный деревянной баллюстрадой, Остап прижался за какой-то сплошь покрытый резьбой монументальной шкаф и прокричал, что есть мочи "Кто здесь? Ответьте!" - по-русски и по-немецки. Ответа не последовало. Осторожно, как канатоходец, выполняющий свой коронный трюк, поднялся он на третий этаж и стал толкать идущие вдоль балюстрады двери. Двери не открывались. Вдруг одна из них отворилась легко и Остап попал в просторную, сумрачную комнату.
Судя по массивному письменному столу с бронзовой лампой в виде лошади, это был кабинет. Стены до потолка покрывали стеллажи с рядами потемневших книг, у потухшего камина лежало несколько поленьев, а большой диван у окна был превращен в кровать. Смятые одеяла прикрывали неподвижную фигурку и уже издали Остап понял, что человек обессилен и тяжело болен.
Старик, полулежащий на высоких подушках захлебывался прерывистыми свистящими звуками, вырывающимися из посиневших запекшихся губ. Голова с крупным, почти лысым черепом запрокинулась, худые длинные пальцы судорожно вцепились в край клетчатого пледа, сжимая его у хрипящего горла так, что сквозь восковую кожу белели суставы.
Остап рухнул в придвинутое к дивану кресло, с облегчением переводя дух. Только теперь он заметил, что все еще сжимает рукоятку ТТ и спрятал пистолет в кобуру. На столике у изголовья больного лежал опрокинутый стеклянный стакан, конвертики с какими-то порошками, таблетки, на ковре валялся скомканный платок с запекшимися бурыми пятнами. В разбитое окно заметал снежок и теперь по мраморному подоконнику растекалась большая лужа. Было ясно - старик безопасен и главное - он в доме один: никто не подходил сюда, чтобы поднести воду к его пересохшим губам. Приложил ладонь ко лбу старика, Остап почувствовал жар. Веки больного дрогнули, открылись, но в мутном взгляде не было ничего, кроме страдания. "Вассер"... прошептал он. Остап спустился на кухню и принес целое ведро воды.