Роль Дани, изображавшего кинорепортера, состояла в том, чтобы появляться в кадре на фоне комментируемых событий и связывать отдельные части сюжета небольшими бытовыми зарисовками. Браун старался устроить так, чтобы наиболее рискованные репортажи были сняты отдельно, без участия актера. Каким образом ему удалось получить материалы, осталось тайной, но было ясно, что игра была далеко не детской.
Несколько раз Дани вместе с Остином Брауном и оператором пришлось вылетать в "спецкомандировки", используя фиктивные документы на представителей общества "Мир социализма", снимающих, якобы, агитационный прокоммунистический ролик. Они побывали на Кубе, в России и Польше, преодолевая правдами и неправдами железобетонные барьеры секретности, перекрывающие всякую утечку информации из этих очагов мировой революции.
- В общем, я кое-что повидал и кое-что понял", - подвел итоги своему рассказу Дани. - К тому же, тогда уже на пленке и выяснилось, что я вылитый Делон и теперь с осени запускаюсь в комедию, которая должна так ненавязчиво пародировать гангстерско-полицейские экранные подвиги этого красавчика. С Остином - мы теперь друзья, и я вполне состоятельный джентльмен, могущий себе позволить и этого симпатягу "Рено", и экспериментальные капризы с твоим имиджем. Я богат, чуток, отзывчив и готов выслушать любую шокирующую исповедь школьного друга.
-Ладно, теперь помалкивай, - Йохим сунул в рот Дани сандвич с сыром, - Пора исповедаться и мне, грешному... Знаешь, Дани, я так до сих пор и не пойму, нравится ли мне жить... То есть: то ли я делаю, что должен был, что мне предназначалось, так ли живу? Куда и зачем я собственно пру по этому своему "персональному кладбищу", довольно обширному для года хирургической деятельности... Если честно - моей вины в этом мало, так заведено: начинающему - умирающие. Но знаешь, был один случай, я почувствовал у операционного стола что-то такое, в чем не разобрался и что мне хочется пережить еще раз. Пережить и ,наконец, поймать... Засечь разгадку...
Йохим рассказал Дани про чудом уцелевшего лесоруба, довольно сбивчиво, местами переходя на немецкий.
- Самое страшное то, что я, ночами просыпающийся в холодном поту от одного и того же сна: больной умирает у меня на столе, я - страстно мечтающий сбежать куда-нибудь подальше от всего этого, зарыться, как страус, головой в песок, я - трус и нытик - хочу оперировать! Да, хочу!... Иногда.
Йохим надолго замолк, утомленный откровением и, главное, французским, который требовал от него большого напряжения.