Я слушал. Купчик вспоминал подробности, сыпал именами, названиями замков, испепеленных полностью и частично, описывал расправы; он заметно дрожал, вспоминая все это, ему, как и всякому порядочному человеку, было не но себе, но и остановиться он не мог, его тянуло рассказывать и рассказывать, как и всякого, вырвавшегося из крупной передряги. А товааар, таак Веечный с ниим, с товааром, лаадно, хоть нооги унес, боольше, браатья, я ниикуда не хоодок, поокуда зааваруха не коончится, хооть так, хооть эдак.
Слушатели супили брови, качали головами, переглядывались. Двое, одетые почище, скорее всего, бродячие переростки-школяры, посмеивались: ну, этим все трын-трава, что ни происходи — была бы бутылка. Пожилой хуторянин хмурился, ему было жаль не столько даже купца, сколько товара, и он не считал нужным это скрывать. А я слушал и слушал. И все яснее становилось, что вилланское войско идет быстрее, чем я думал; оно кружит по империи, подчиняясь строгому плану, окольцовывая ее кругами, все более сужающимися вокруг Новой Столицы. Логика кибера! Они давят замки поодиночке, они громят мелкие дружины, режут до последнего, а сеньоры еще не поняли, что этот мятеж — необычен, они продолжают грызть друг дружку, а когда поймут, будет поздно. И значит мне, Ирруаху дан-Гоххо, нужно спешить, ой, как нужно спешить, нужно не жалеть бедного Буллу, чтобы догнать это воинство до того дня, когда оно добьет последних сеньоров и возьмет столицу. Потому что когда это случится, будет поздно: даже если я уберу железяку, страна опрокинется в прошлое. Вилланские вожаки не слишком искушены в политэкономии, понятие оброка для них нечто отвлеченное. Верхние станут нижними, нижние, как водится, верхними, все вернется на круги своя — и за все это можно будет благодарить нас, землян.
Я расспросил купчика о дорогах. Мои карты в этих местах уже не годились — кто ж думал, что меня занесет в такую даль? Дорогой друг ведь понимает, что мне не хочется подвергать сестру опасности? Нужно ли говорить о том, как я опасаюсь озверевшего мужичья? Нет, дорогому другу все ясно, он подробно и обстоятельно объяснил… Да, и поостарайтесь, сеньор леекарь, держааться подаальше от заападных меест, хотя вообще-то ныынче нигде неет таакого уж споокойствия. Я поблагодарил и откланялся.
Еще часа полтора снизу в нашу с Оллой комнатку доносились голоса, потом все стихло и только Мукла во дворе какое-то время вполголоса распекал некую Зорру за непотребство и беспутство, каковые никак не терпимы в столь почтенном заведении, каким, хвала Вечному, является «Тихий приют», и по поводу коих невесть что подумает сеньор лекарь, а ведь сеньор лекарь наверняка будет рассказывать своим почтенным друзьям о трактире Муклы, и, ежели мерзавке Зорре на это плевать, то пускай она и пеняет на себя, потому как на ее место охотницу найти раз плюнуть, а позорить заведение Мукла никому не позволит. На этом месте монолога девушка заплакала в голос, и суровый хозяин, сменив гнев на милость, отпустил бедняжку переживать разнос, предупредив, однако, что такое поведение больше спускать не намерен и чтобы Зорра не обижалась, потому как надзор за нею впредь будет особый.