Экраны зажглись, словно власти наконец-то очнулись, открыли глаза. Работала запасная студия. Шел поток людей, они говорили, говорили, говорили... Говорили те, кому и так ничего не оставалось, как говорить, молчали те, кому было положено действовать. Кроме призыва идти к зданию Моссовета. За кем? Кого защищать, против кого обороняться? Ходили уже раз к Белому Дому, ждали безоружные ночью штурма и танковой атаки на мосту. Хорошо, что армия тогда не "долбанула", как бронетранспортер у Останкино. Казалось, победили тогда, раскрошили пьедесталы, взяли власть, чтобы больше такого никогда не было. А теперь кто и с кем ее делит? И как он силу эту непомерную употребит потом...
Утром город буднично пошел на работу, в магазины, по делам, никто не остановил сограждан. И падали люди, от пуль, прошивающих шею, аорту, кишки... Смерть гуляла по улицам города, настал ее час, ее время. Мать двоих детей подошла к окну в своем доме и упала, будто всю свою жизнь прожила в ожидании этого выстрела. Словно кролики под взглядом кобры, шли, перебегали, лезли именно туда, где всего опасней. Особенно, молодые. А потом скорая помощь отвозила раненых, убитых просто складывали в сторонке. Молодая девчонка... парень... еще парень... Рядом шли репортеры, операторы с видеокамерами, благодаря им, как в зеркале, отразился лик столицы в кровоподтеках.
В скверике, неподалеку от Белого Дома, качаясь с похмелья, некие, похожие на бомжей, деловито выстраивали рядком самодельные фауст-патроны бутылки с бензином, заткнутые тряпками. Подошла женщина. Простое, крестьянское лицо, жалостливо посмотрела, спросила осторожно, как же это вы в своих бросать будете, убьете же, не приведи, Господь, а у меня сын в армии. Дура старая, ответили ей, иди отсюда, мы за твою же свободу боремся, против ихнего ига.
Танки, лязгая гусеницами, урча сизыми выхлопами, вышли на набережную и на мост. В Белый Дом снаряды всаживали в упор, среди муравейника гражданского населения, на весь мир шла трансляция шоу-расстрела. Поначалу валил черный дым, потом взвились языки пламени, пожар никто не тушил и за несколько часов Белый Дом стал наполовину Черным. Словно Черная часть человеческой души взяла верх, одолела Белую.
А граница меж Белым и Черным - тот самый рубеж, то лезвие, рассекшее сообщество на "своих" и "чужих". Какой-то иностранный корреспондент, коверкая слова, просил Леонида, скажите в микрофон, а я передам на весь свет, что в России идет гражданская война. Леонид тогда воспротивился гражданской войны быть не может, Родина, значит, родные, единая по крови и языку нация.