Не возгордившись, с чисто клиническим, циничным интересом я отметил, что характер у меня железный и от него все снаряды отскакивают сами собой, без всяких усилий с моей стороны.
Я думал, что Элиза уже излила всю свою ярость. Как я ошибался! Ее первые наскоки были рассчитаны только на то, чтобы обнажить железную суть моего характера. Она всего-навсего выслала вперед легкую кавалерию, чтобы расчистить от деревьев и кустарника подступы к моему характеру, чтобы содрать с него плющ, если можно так выразиться.
И вот теперь, при полном моем неведении, мой характер предстал перед дулами ее скрытых пушек, готовых расстрелять его в упор, – обнаженный, беззащитный, как скорлупка или стеклянная колба.
Хэй-хо.
* * *
Наступило временное затишье. Элиза расхаживала по моей гостиной, разглядывала мои книги – читать их она, разумеется, не могла. Потом она подошла ко мне, подняла голову и спросила:
– А что, на медицинский факультет Гарвардского университета попадают только те, кто умеет читать и писать?
– Я очень много работал, Элиза, – сказал я. – Мне пришлось нелегко. Да и сейчас нелегко.
– Если из Бобби Брауна получится доктор, – сказала она, – это будет самый сильный довод в пользу Христианской науки3, какой мне приходилось слышать.
– Самый лучший доктор из меня не получится, – сказал я. – Но и самый плохой – тоже.
– Из тебя выйдет отличный ударник при гонге, – сказала она. Она намекала на недавно распространившиеся слухи о том, что китайцы успешно лечат рак груди с помощью музыки, исполняемой на гонгах. – У тебя вид человека, который может попасть в гонг почти без промаха.
– Спасибо, – сказал я.
– Тронь меня, – сказала она.
– Прошу прощенья?..
– Я же твоя родная плоть и кровь. Я твоя сестра. Дотронься до меня, – сказала она.
– Да, конечно, – сказал я. Но руки у меня висели, как парализованные.
* * *
– Не спеши, – сказала она.
– Понимаешь, – сказал я, – раз ты меня так ненавидишь…
– Я ненавижу Бобби Брауна, – сказала она.
– Раз ты ненавидишь Бобби Брауна… – сказал я.
– И Бетти Браун, – сказала она.
– Это было давным-давно, – сказал я.
– Тронь меня, – сказала она.
– Господи, Элиза! – сказал я.
Руки у меня как отсохли.
– Тогда я тебя трону, – сказала она.
– Как скажешь, – сказал я.
Я был еле жив от страха.
– Сердце у тебя здоровое, а, Уилбур? – сказала она.
– Да, – сказал я.
– Если я до тебя дотронусь, обещай, что не свалишься замертво.
– Обещаю, – сказал я.
– А может, я упаду замертво, – сказала она.
– Надеюсь, что нет, – сказал я.
– Ты думаешь, что если я держусь так, как будто знаю, что случится, – сказала она, – то я знаю на самом деле, что случится? А может, ничего не будет.