– Черепаший Залив, Черепаший Залив… – задумчиво повторила она. – А тебе никогда не приходило в голову, дорогой Уилбур, что наш драгоценный папочка вовсе и не был нашим отцом?
– Что ты хочешь сказать?
– Может, наша мама в прекрасную лунную ночь выскользнула из постели, удрала из дому и спарилась с гигантским морским черепахом, – сказала она.
Хэй-хо.
* * *
– Элиза, – сказал я, – если мы будем обсуждать семейные дела, может быть, мистер Мушари оставит нас наедине?
– С чего бы это? – сказала она. – Норми – вся моя семья.
– Ну, все же… – сказал я.
– А эта расфуфыренная пташкина какашка, твоя мать, уж точно мне не родня, – сказала она.
– Ну, послушай… – сказал я.
– Надеюсь, ты не считаешь себя моим родственником, а? – сказала она.
– Что я могу сказать? – ответил я.
– Вот ради этого мы и навестили тебя – хотим послушать все чудесные речи, которые ты можешь сказать, – перебила Элиза. – Ты же всегда был у нас ума палата. А я – что-то вроде опухоли, которую у тебя взяли и удалили.
* * *
– Я этого не говорил, – сказал я.
– За тебя другие сказали, а ты им поверил, – сказала она. – А это еще хуже. Ты фашист, Уилбур. Натуральный фашист.
– Чепуха, – сказал я.
– Фашисты – это ничтожества, которые верят, когда их кто-то уверяет, что они – высшая раса, – сказала она.
– Ну, ну… – сказал я.
– И они норовят истребить всех остальных, – сказала она.
* * *
– Так мы не найдем выхода, – сказал я.
– А я привыкла сидеть взаперти, безвыходно, – сказала она. – Ты, наверно, читал про это в газетах или слышал по телевизору.
– Элиза, – сказал я, – может быть, тебе станет легче, если ты узнаешь, что мама до конца наших дней не простит себе того, что мы с тобой сделали?
– Разве от этого легче? – сказала она. – В жизни не слышала такого дурацкого вопроса.
* * *
Она обхватила длиннющей рукой плечи Нормана Мушари-младшего.
– Вот кто знает, как помогать людям, – сказала она.
Я кивнул.
– Мы ему очень благодарны. Честное слово.
– Он для меня все: – и отец, и мать, и брат, и Бог – все, – сказала она. – Он подарил мне жизнь! Он мне сказал: деньги тебе радости не прибавят, детка, но мы все равно из твоих родственничков душу вытрясем.
– Умм… – сказал я.
– От этого и вправду становится легче жить, не то что от твоих покаянных причитаний. Ты просто хвастаешься своей чувствительностью, выставляешься напоказ.
Она издевательски засмеялась.
– Конечно, я понимаю, почему вы с матушкой так носитесь с вашей виной. В конце концов, это единственное, что вы, мартышки этакие, раздобыли себе самостоятельно.
Хэй-хо.