- Пусть римляне относятся к писателю Клавдию с иронией, но без зла, они вовсе не презирают его. Его, сестра, скорее жалеют: дескать, слегка повредился в рассудке от своих книжек, а так старик ничего, не вредный. Вспомни, сестра, даже собственную жену Ургуланиллу, которая нагуляла у него же дома ребенка от его же вольноотпущенника, он не стал преследовать по закону, а просто по-тихому развелся с ней, признав своим ее ребенка от бывшего раба. Никому из знатных семейств, никому из сенаторов и прочих государственных мужей Клавдий тоже не навредил. Даже придворная знать, эта самая худшая и самая подлая разновидность клевретов нашего императора Калигулы, пусть он правит нами вечно, считает ниже своего достоинства плести интриги против Клавдия, держа его за недоумка. - Марк Валерий отпил вина и невесело рассмеялся. - Вчера я сам видел, как они подпоили Клавдия, а когда он заснул, сняли сандалии с его ног и надели ему на руки. Клавдий проснулся и начал тереть себе лицо обувью. Даже сам император, пусть он правит нами вечно, покатился от хохота. Вы даже не представляете, как всем было смешно... - Марк Валерий снова усмехнулся и сказал уже другим тоном: Но для простых римлян и неграмотных солдат Клавдий как был, так и остается родным братом великого полководца Германика, а значит, не может не быть хорошим человеком, понятно?
И это тоже было понятно всем, причем не только на семейном совете, но в городе. Всем влиятельным людям в Риме, кому Калигула стоял поперек горла. Девочка красивая, наверняка думали они, вертеть своим пожилым мужем она сможет, как захочет. А поскольку она сама еще молода и неопытна, то манипулировать будущим императором через нее не составит большого труда. Пусть они так думают, но вертеть ею они будут через ближайших родных Мессалины. Кстати, саму четырнадцатилетнюю Валерию Мессалину никто в семье, разумеется, не спрашивал, хочет ли она выйти замуж за человека в три с лишним раза старше ее.
Впрочем, Клавдий был мужчиной хорошо сохранившимся и видным. Он был высок и хорошо сложен, а "седые волосы и лицо у него были красивые", как признавали современники. И был он вовсе не таким глупым, каким его считали при дворе и в сенате. Как и большинство хороших писателей, он действительно говорил на публике плохо, мямлил, путался в словах, то есть не обладал ораторским талантом, каковой, по представлениям римлян, должен иметь всякий уважающий себя государственный муж. Клавдий даже намеренно усугублял этот свой недостаток, что свидетельствовало вовсе не о его глупости, а как раз об обратном. Лишнее слово в сенате или во дворце могло дорого стоить.