– Под ноги смотри, – прошептал водитель, – бензин должен туда, а не сюда литься.
– Дверь вовнутрь открывается, – спокойно проговорил хозяин мокрой шляпы, – значит, через порог бензин к нам и не польется.
– Качай, качай, – водитель передал баллон напарнику.
Тот, особо не усердствуя, делал редкие качки, поглядывая на уровень жидкости.
– Хватит, – наконец бросил он, когда на дне оставалось бензина на два пальца, и, перекрыв вентиль, смотал трубку.
Водитель подхватил агрегат и успел шепнуть напарнику:
– Жду в машине, не задерживайся.
– У меня такого желания и не возникнет.
Мужчина в плаще оказался один в подвале. Дверь наверху оставалась открытой, и сквозь нее было видно ночное небо, подернутое грязной дымкой облаков. Зажигалка вспыхнула маленьким язычком пламени. Мужчина повернул регулятор до отказа, и теперь огонь казался пальцем, вскинутым над его кулаком.
Поток воздуха, врывающийся в щель между дверной коробкой и дверным полотном, подхватил огонек, потащил его за собой. Пламя, повинуясь движению воздуха, повторило изгибы металлического профиля и соприкоснулось с влажной от бензина поверхностью.
Пары вспыхнули мгновенно, голубой огонь заскользил по ручейку, который пролег от двери до самой барной стойки. Полыхнули внутренняя обивка двери, деревянная обшивка стойки.
Поджигатель, прыгая через ступеньки, бежал вверх. Лишь оказавшись на улице, он перевел дыхание и тут же вновь побежал. Его ждала машина с включенным двигателем.
– Занялось? – спросил шофер, сдавая назад.
– Не то слово, гудит, как в печке крематория! – отвечал поджигатель, протягивая озябшие руки к пластмассовой решеточке автомобильной печки, из-под которой лился спасительный теплый воздух.
Когда машина задним ходом выехала на улицу, уже и водитель заметил отблески огня в распахнутой двери подъезда.
– Все-таки на пол немного пролили, – покривился он, – и от ботинок твоих бензином воняет. Так что приоткрой окошко.
Шофер закурил, жадно затягиваясь:
– Не люблю я этих дел. Понимаю, что иначе нельзя, но…
– Что – «но»? – спросил его сосед. Шофер пожал плечами:
– Осадок неприятный остается.
– Я думал, тебе за ужином еда в горло не лезет, как только вспомнишь, на какие деньги продукты покупал.
– Нет, с этим у меня все в порядке. Часа два помучишься…
– Вернее, сам себя помучишь, – вставил пассажир.
– Это точно. Обычно дня три-четыре пройдет, и снова начинает в голове прошлое отматываться. Я тогда в церковь захожу и свечку ставлю, самую толстую, какая только в киоске найдется. И веришь, потом ни одной дурной мысли в голове, словно кто-то мне грехи отпустил.