– Такие грехи Бог не отпускает.
– Это ты зря, Бог всякие грехи отпускает. Главное, если искренне раскаиваешься.
Микроавтобус уже выехал на шоссе Энтузиастов и мчался вперед, не останавливаясь. Светофоры на перекрестках мигали желтым.
– У тебя по-другому, что ли? – поинтересовался водитель.
– Я приучил себя не думать. Сделал и забыл.
– Так не бывает, – улыбнулся шофер, – когда-нибудь, да вспомнишь.
– Честно, научился, натренировался. Я не сами события забываю, а помню их так, будто они не со мной произошли, будто бы я за всем откуда-то со стороны наблюдал.
– Вот и теперь забудь, – рассудительно предложил водитель, выпуская дым тонкой струйкой в сторону соседа.
Подберезский просыпался медленно. Он чувствовал, что становится невыносимо жарко, тело его покрылось горячим потом. Он открыл глаза. В комнате было абсолютно темно. Слышались странные звуки, словно что-то булькало, гудело за дверью в помещении тира. Такой звук издает кипятильник, опущенный в стакан с водой, прежде чем та закипит.
Людмила еще спала, но ее тело сделалось влажным от пота. На ощупь Подберезский нашел выключатель, щелкнул клавишей, но свет так и не зажегся.
«Что за черт? – подумал Андрей, и первая мысль о том, что шум связан с вентилятором, отпала. – Раз света нет, значит, тот не работает».
В темноте Андрей даже забыл о том, что раздет, подошел к двери и лишь прикоснулся к круглой металлической ручке, как отдернул пальцы. Та была раскалена, словно ее минут пять грели паяльной лампой.
– Андрей, что такое? – послышалось из темноты. – Здесь так жарко, выключи вентилятор! У меня просто голова раскалывается.
И тут за дверью послышались хлопок и стеклянный звон. Это взорвалась бутылка с джином, стоящая под стойкой бара. Обжигая пальцы, Андрей повернул круглую металлическую ручку, и дверь тут же сама с шумом распахнулась.
Огонь вспыхнул с новой силой. В тире уже выгорела большая часть кислорода, и относительно свежий воздух из кабинета вызвал вспышку горения.
Людмила завизжала, когда увидела, как языки пламени рванулись в комнату, как вспыхнули волосы на голове Подберезского.
– Андрей!
Она начала задыхаться. Прежняя жара не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось теперь. Раскаленный воздух ворвался в кабинет. Уже дымилось ковровое покрытие, дьявольские отблески плясали по потолку, по оклеенным белыми обоями стенам.
Пожар в тире бушевал вовсю, рассыпались на черные лохмотья, падали, носились в воздухе, подхваченные огненным смерчем куски формы, в которую были одеты манекены. Пластмасса плавилась, булькала. От барной стойки остался лишь металлический остов. Одна за другой взрывались бутылки с крепким спиртным, и огненные шары взвивались в воздух.