"Ба, – подумал Абзац, – да я становлюсь сентиментальным! Это надо же, до чего может довести человека пустое брюхо… Того и гляди, начну слагать вирши и пачками таскать их в молодежные журналы. Авось, что-нибудь напечатают и даже дадут немного денег. Как там было у Ильфа и Петрова? «Работал киллером Гаврила, он бизнесменов убивал. Клиента уложив в могилу, Гаврила бабки получал…»
Тип в длиннополом плаще подошел к поджидавшему его у бровки тротуара серебристому «лексусу» и распахнул дверцу, по-прежнему зажимая под мышкой бутылку виски. Абзац автоматически проводил его взглядом, споткнулся и на секунду замер посреди тротуара в нелепой позе, во все глаза глядя на сидевшую на переднем сиденье женщину.
В следующее мгновение он выпрямился, заставил себя отвести взгляд от лобового стекла чужой машины и прежней неторопливой походкой двинулся вперед, чувствуя неприятную слабость в ногах. Все-таки мир тесен, думал он, адским усилием воли удерживаясь от того, чтобы обернуться и бросить последний взгляд на ту, что сидела в машине. Она всегда любила кататься и могла часами напролет предаваться пассивному созерцанию, сидя на переднем сиденье движущегося сквозь сутолоку городских улиц автомобиля. Только раньше она каталась на «ягуаре», за рулем которого сидел Абзац, а теперь, значит, ее возят на «лексусе»… Что ж, подумал он, вот и обнаружилось еще кое-что, не подверженное изменениям. Имеется в виду приверженность Лики к дорогим автомобилям и мужчинам, пьющим скотч. Уверен, сама она продолжает каждый вечер наливаться шампанским. Судя по «лексусу» и скотчу, на «Советское» она не перешла и по-прежнему ящиками закупает «Дом Периньон».., Он все-таки не выдержал и обернулся, но увидел только широкий серебристый багажник, мелькнувший в потоке уличного движения и сразу же заслоненный грязной кормой какого-то автобуса. Впрочем, память услужливо воскресила знакомый образ: нежный овал лица в обрамлении коротких, выкрашенных в неизменный платиновый цвет волос, ореховые глаза и подвижные пухлые губы, всегда готовые сложиться в милую улыбку или округлиться от удивления. Она относилась к той редкой породе людей, которые могут пройти по любой грязи, не замарав ног. А может быть, подумал Абзац, это только казалось? И казалось-то, наверное, только потому, что она никогда в жизни не ступала по грязи – рядом всегда оказывался кто-нибудь, готовый на руках перенести ее через любую трясину.
«А вот это ты, приятель, со зла, – укорил он себя. – Это ты с голодухи… Чем она-то виновата? Или ты думал, что она станет тебя дожидаться, сидя у окна? Ты ведь исчез, ничего ей не объяснив, да еще и обидел ее на прощание. Так что она, как говорится, в своем праве. Да и вообще, никто ничего никому не обещал…»