– Нет уж, – сказал Коровин и залпом осушил стаканчик, – так дело не пойдет. Я – человек конченый, но тебя я за собой в тюрьму не потащу.
– В какую еще тюрьму? – не понял Кузнец.
– В обыкновенную. Строгого режима. Сам подумай: ну какой из меня киллер? Убить-то я его убью, но меня же наверняка поймают. Посмотрят – ага, стрелял из самоделки. Кто делал? Я, конечно, ничего им не скажу, но про нашу с тобой дружбу каждая собака знает. Тут тебя и повяжут – тепленького, в натуральном виде…
Коровин был прав, тем более, что арест означал, помимо всего прочего, конец совместного предприятия во главе с Мышляевым. Какой смысл помогать одному хорошему человеку, если при этом пострадает множество других, не менее хороших людей – Мышляев, Гаркун, Заболотный и те две с половиной сотни эмигрантов, которые работают на Мышляева в далекой Америке? У них ведь тоже есть жены, дети, престарелые родители… Нет, понял Кузнец, так рисковать нельзя. Надо достать деньги. И я их достану…
– Ладно, – сказал он, – нет так нет. А деньги я тебе достану. Сколько надо, столько и достану.
– Угу, – саркастически откликнулся Коровин, – конечно. Вертолет свой продашь, например.
– Я сказал – достану, – начиная горячиться, заявил Кузнец, – значит, достану. Я ведь теперь не сам по себе. Я, брат, акционер совместного предприятия…
– Бурятско-белорусского? – спросил Коровин, у которого под влиянием спиртного немного улучшилось настроение – по крайней мере, настолько, что он обрел утраченную способность язвить.
– Бери выше, – с загадочным видом сказал Кузнец, по новой наполняя стаканчики. – Российско-американского – Ну?! Это что же за предприятие такое?
– А вот это, извини, пока что секрет. – Кузнец помахал перед собой указательным пальцем, подчеркивая повышенный уровень секретности своей новой работы. – И секрет не мой. Но деньги я достану в ближайшую пару дней. Будь дома, я тебе позвоню.
И перестань распродавать инструменты! – заключил он, поднимая наполненный до краев стаканчик с водкой.
Глава 6
Трест, который лопнул
« – Ну нет, – сказал Джефф. – Между полисменом и трестом нет ничего общего. То, что я сказал, – это эпиграмма.. А значит она, что трест и похож и не похож на яйцо. Когда хочешь расколоть яйцо, бьешь его снаружи. А трест можно разбить лишь изнутри. Сиди на нем и жди, когда птенчик разнесет всю скорлупу…»
Гаркун с треском захлопнул растрепанную книгу в потертом и засаленном переплете и небрежно бросил ее на захламленный остатками позднего ужина стол. Он не перечитывал О. Генри уже лет двадцать.
Этот томик с пожелтевшими страницами случайно попался ему на глаза, когда он от нечего делать рылся на полках, где стояла техническая литература Кузнеца. Книга сама открылась на «Тресте, который лопнул», Гаркун равнодушно скользнул глазами по строчкам и вдруг обнаружил, что не может оторваться. Дочитав рассказ до конца, он снова вернулся к началу. Трест имеет свое слабое место… Да, это было написано про них.