– Меня убьют, если ты не спрячешь.
– Если приедут убивать, – легкомысленно пообещал Стрессович, – скажи им, что со мной знакома, – пальцем не тронут.
– Спаси меня! – Пирогова боялась, что Стресс не станет дальше с ней разговаривать. – Ты был первым мужчиной в моей жизни.
И, как ни странно, эта фраза подействовала. Бандиты в большинстве своем сентиментальны.
– Ты где?
– Дома.
– Жди, сейчас приеду.
И уже через полчаса под окном пятиэтажки остановился старый черный «БМВ» с тонированными стеклами. «Ну и располнел ты, Стресс», – подумала Маша, глядя, как из машины выбрался тот, кого она знала худым и вертким.
– Эй, Машка! – без всяких церемоний заорал Стресс, став перед подъездом.
– Сейчас иду! – Пирогова крикнула это, забравшись с ногами на подоконник и высунув голову в форточку.
Она быстро собралась, написала матери всего несколько слов: «Не волнуйся, я позвоню. Со мной ничего плохого не случилось».
Маша сдержала слово, позвонила матери в тот же вечер. Та одобрила решение дочери и даже не стала уточнять, где она находится. Раз со своими ребятами, которых знает с детства, то те не обидят.
Стрессович был широкой души человек. Будучи старше Маши на пять лет, он сохранил в душе детскую сентиментальность. Со сверстниками был суров и крут, как и его приятель Кныш, а Машу он опекал.
– Я ее помню еще вот такой девчонкой, – любил он говорить, вспоминая о ней, и показывал рукой чуть выше письменного стола, – с розовыми бантиками, – и при этом улыбался абсолютно идиотской улыбкой, от которой у людей, хорошо знавших его, мурашки бежали по коже и в животе начинало бурчать. Именно так Стрессович смеялся, когда хотел кого-нибудь размазать по стенке и знал, что это ему с легкостью удастся.
Стрессович был человеком с принципами. Он не мог позволить, чтобы Маша чувствовала себя ущербной.
– Тебе работа нужна, – сказал он через три дня после того, как отвез Пирогову в загородный дом, чем-то напоминающий ей дом Рыбчинского, в котором она разговаривала с Семеном Семеновичем: не то гостиница, не то мотель, не то дом отдыха, не то воровская малина. Все эти качества в доме, стоявшем в двадцати километрах от Смоленска, на берегу озера, в густом лесу, соединялись в одно целое.
– Я сама хотела тебя попросить, Стресс, – призналась Маша, – но думала, у тебя все рабочие места заняты.
– Не для тебя.
– Проституткой я не пойду, – выдавила из себя Пирогова.
Стрессович долго хохотал, глядя на испуганную девушку.
– Я тебе и не предлагаю такую работу. Худая ты. На эти должности у меня претенденток хоть отбавляй. Выйди под Никольские ворота нашего Кремля, свистни – сбегутся со всего города, тучей соберутся. А я еще перебирать стану, у кого зубы плохие, у кого ноги кривые. Для работы мне нужна честная девушка, а проституция – это не работа, это призвание. Будешь обслуживать моих гостей: кофе подавать, чай, минералку, бумаги приносить. Будешь мне помогать – что-то вроде секретарши. Если что написать надо, маляву какую, – Стрессович поскреб в затылке. Маша знала, что приятель ее детства, ее первый мужчина, неграмотен беспросветно, даже слово «заявление» умудряется писать с тремя ошибками и через апостроф, как иногда пишут «об'явление».