Ох, вряд ли...
Пистолет, скорее всего, лежал где-то, дожидаясь своего часа, и что-то подсказывало Шинкареву, что время это скоро наступит. "Вот кончится у меня инструмент, - подумал он, - тогда, глядишь, и пистолет найдется. А может, поискать? Вдруг он где-то в квартире?
Нет, не стоит. Начнешь рыться, жена обязательно спросит, что ищешь. Еще и помогать полезет... Нет, не стоит искать. Придет время, сам найдется. Да и вряд ли я пистолет дома спрятал. Слишком опасно".
Его вдруг заинтересовал один вопрос: а почему, собственно, двойник никогда не убирает за собой? Почему он постоянно оставляет какие-то улики? Что это - послания от ночного Шинкарева Шинкареву дневному?
Очень может быть... Написал бы письмецо, что ли...
Мысль неожиданно показалась забавной. А почему бы и нет? Если тот псих не пишет, то можно написать ему. Уймись, мол, сволочь... А вдруг ответит?
По спине у него пробежали мурашки, живот свело.
В этой затее было что-то от спиритизма, от нее отчетливо попахивало мистикой, сделкой с дьяволом... Сумасшедшим домом это пахнет, решил Шинкарев, но мысль засела в сознании, как ржавый гвоздь.
Перед тем, как уйти на работу, он заглянул в спальню. Жена по-прежнему спала. Она переменила позу, повернувшись к двери спиной и свернувшись калачиком.
Сердце Сергея Дмитриевича сжалось от нежности и печали. Как она будет жить, когда все откроется? Как она перенесет его арест, а может быть, и смерть? Жалость тут же сменилась раздражением. "А я? - подумал он. - А как это перенесу я? Ей хорошо, она ни в чем не виновата. Спит себе и ничего не подозревает, как курица на птицефабрике. Муж по ночам бродит неизвестно где, а ей хоть бы что".
Он немедленно устыдился своих несправедливых мыслей и тихо прикрыл дверь. Спускаясь по лестнице и здороваясь с одетым в камуфляж соседом, который был мокрым насквозь не то от пота, не то от дождя, он подумал, что такая резкая смена настроений вряд ли свидетельствует о душевном здоровье. Ему вдруг стало смешно: тоже мне, светило психиатрии! Как будто мало прямых свидетельств того, что у него поехала крыша, так надо еще и смену настроений приплести! Цирк, да и только.
Плащ-накидку он утопил на очистных вместе с пакетом, а во время обеденного перерыва сел за стол в пустой комнате мастеров, придвинул к себе бланк накладной, взял шариковую ручку и крупно написал на обороте бланка: "Шинкарев!"
Выведя свою фамилию, он задумался: ну, и что дальше? Описать свои переживания? Бред, ей-богу. Если писать, то писать надо так, чтобы никто, кроме него самою, не понял, о чем идет речь. Ну, это ладно, это не проблема.