Вот утренние открытия помнились на удивление живо. Сергей Дмитриевич мог, не сходя с места, перечислить их все до единого в строгом хронологическом порядке, начиная с порезанных пальцев и лезвий в кармане и до разбитых часов и мокрой одежды. Впрочем, решил он, насчет сегодняшней ночи еще надо разобраться. Вполне могло быть, что он промок, провожая кого-нибудь из гостей, и часы разбились тогда же. В конце концов, он выпил и мог упасть в лужу. Это, конечно, неприятно, но не смертельно.
- Мать, - позвал он, стараясь говорить как можно более непринужденно. - Я вчера никого не провожал?
- А что такое? - спросила Алла Петровна, выглядывая из кухни. - Ноги промочил?
Сергей Дмитриевич вздрогнул.
- Да нет, - небрежно ответил он и сразу же испугался: а вдруг она уже успела пощупать его обувь? - Просто никак не соображу, где я мог часы расколотить.
- Честно говоря, не знаю, - сказала жена. - Ты что же, вообще ничего не помнишь?
- Эбсолутно, - на американский лад ответил Сергей Дмитриевич.
- Вот артист... Я вчера так замоталась, что легла раньше тебя. Вы еще бубнили на кухне, когда я уснула(tm) - Мы?
- Ты и Жанна.
- Жа... Какая Жанна?
- Жанна Токарева. Ну, ты даешь, Шинкарев! Ты же весь вечер вокруг нее увивался, как молодой. Вы на кухне о музыке беседовали. Я слушала, слушала, да и заснула...
- Увивался? Я? Хотя постой.., вот черт! Надеюсь, ты понимаешь...
- Понимаю, понимаю, - рассмеялась Алла Петровна. - Если бы не понимала, то еще вчера устроила обоим веселую жизнь. А так... Ты же с кулаками не бросаешься, когда меня танцевать приглашают. И потом, вы так мило беседовали...
- О музыке? - тупо переспросил Сергей Дмитриевич. - Я же в ней разбираюсь, как свинья в апельсинах... Нет, ты серьезно? Вот черт, ничего же не помню...
То есть, как танцевали, помню.., хотя и смутно, признаться. А вот о музыке...
- Ого! - Алла Петровна снова рассмеялась. - Ты бы себя послушал! Просто музыкальный критик. Бэлза да и только.
- Обалдеть можно, - искренне сказал Сергей Дмитриевич. Он испытывал огромное облегчение, на дне которого все еще плескалось легкое беспокойство: провожая девушку до метро, он мог наговорить ей бог знает какой ерунды, а то и вовсе попробовать приставать. Если она пожалуется, может выйти неприятность. Впрочем, к неприятностям подобного рода он уже привык: врать жене Шинкарев не умел, и все его редкие ухаживания за знакомыми и сотрудницами неизменно заканчивались короткой бурной выволочкой, после которой Алла Петровна вела себя, как ни в чем ни бывало, а объекты ухаживаний Сергея Дмитриевича начинали шарахаться от него, как от зачумленного.