Все это звучит довольно плачевно, однако, по правде говоря, я был сражен великолепием горных пейзажей, безбрежным царством воздушной стихии. Мы, как дети, не способны оценить природу, ибо, не имея в воображении соответствующих картинок с сопутствующими им переживаниями и ситуациями, мы не находим в душе подобающего ей глубокого отклика. Я смотрел на увенчанные облаками вершины, а перед моим взором возникал Нессус, каким я видел его с выступа Башни Сообразности, и Тракс, каким он предстал передо мной с зубчатой стены Замка Копья, и в ничтожестве своем я был бы рад от счастья лишиться сознания.
Ночь я провел, прижавшись головой к скале с подветренной стороны. Я ничего не ел с тех пор, как в последний раз побывал в Винкуле, чтобы переодеться, и мне казалось, что с тех пор прошло много недель, даже лет. В действительности всего несколько месяцев назад я тайком принес несчастной Текле ржавый кухонный нож и видел, как из-под двери ее камеры робко вилась багровая змейка — тонкая струйка ее крови.
Камень, по крайней мере, я выбрал правильно. Он служил хорошей преградой ветру, и я чувствовал себя так, словно прилег отдохнуть в ледяной пещере с ее неподвижным холодным воздухом. Шаг или два в сторону — и я оказался бы на пронизывающем ветру, и одного мига на морозе хватило бы, чтобы я продрогло костей.
Я проспал около стражи без всяких сновидений, давно оставивших меня, потом проснулся с ощущением — которое само по себе не сон, а некое ни на чем не основанное знание или псевдознание, посещающее нас в минуты усталости и смятения, — что надо мной склонился Гефор. Я чувствовал на лице его дыхание — ледяное и зловонное; его глаза, отнюдь не безжизненные, пронзали мои, словно два кинжала. Сбросив остатки сна, я увидел, что светящиеся точки, которые я принял за его зрачки, на самом деле были двумя звездами, и чистый разреженный воздух не скрадывал ни их величины, ни яркости.
Я попытался заснуть снова, закрыл глаза и стал призывать воспоминания о самых теплых и приятных местах, какие знал: о квартирке в нашей башне, которую получил, став подмастерьем. После ученического дортуара она казалась настоящим дворцом: там имелись мягкие одеяла и можно было посидеть в уединении. Я думал о кровати, которую мне однажды пришлось разделить с Балдандерсом, горячей, как печка, от его широкой спины; о жилище Теклы в Обители Абсолюта; об уютной комнате в Сальтусе, где мы останавливались с Ионой.
Ничто не помогало. Уснуть я не мог, а двигаться дальше не осмеливался, боясь в темноте свалиться в пропасть. Остаток ночи я провел, глядя на звезды; впервые в жизни я по-настоящему постиг величественную красоту созвездий, о которых рассказывал нам мастер Мальрубиус, когда я был самым младшим из учеников. Как странно, что небо, днем являющее собой неподвижную поверхность, по которой летят облака, ночью преображается в пространство для полета самого Урса, и мы чувствуем под ногами его вращение, как моряки чувствуют наступление прилива. Той ночью ощущение его неизменного кругового хода было так сильно, что у меня помутилось в голове.