- Дозволь, хозяин? - кивнул Андрей Сукнов на соху.
- Умеешь разве? - спросил Пахом.
- Вырос на этом.
Андрей живо снял ремень и верхнюю белую рубаху. С тихой радостью, серьезно и сосредоточенно взялся он за соху, и лицо его засветилось. Он стал пахать, шагая за сохой, и пахал без огрехов, старательно, хватая вглубь, точно так же, как Пахом. Мужик подумал, что, пожалуй, не отличишь, где его пропашка, а где солдатова.
Вскоре на всех росчистях забелели солдатские рубахи.
Авдотья старалась не смотреть больше на них. Все эти дни она помнила Андрея, хотела его увидеть, хотя не признавалась даже себе, что из-за этого собиралась к попу. И вот когда, казалось, надежды никакой не стало повидаться, вдруг он сам явился... А смотреть стыдно. "Зачем я о нем думала? На что он мне?" И она работала без устали, не разгибаясь, мотыжила землю, только время от времени жаловалась матери, что жарко.
- Хватит, ребята, помогли, и будет, - сказал Пахом, когда солнце поднялось высоко.
Сукнов остановил коня.
- Вот тут у вас между старой и новой запашкой ладный кусок. Надо бы запахать его. Обе запашки слились бы.
- Работы больно много, - отозвался Пахом. - Пеньки да чаща.
- Ну, это что! - ответил солдат.
Сукнов обратился к товарищам. Видно, работа на пашне была им в охотку. Они откатили крупные валежины и сломы, вырубили кусты и стали сечь корни тяпками. Они работали, перегоняя друг друга, чувствуя на себе взгляды женщин и девушек.
Пахом и обрадовался и расстроился. Как-то вдруг словно не нужен он стал на своем поле. Явилась новая молодая сила и разом все сшибла, и пашня стала чуть ли не в полтора раза больше. Целое богатство явилось вдруг у Пахома. Даже обидно стало мужику, что не сам он это сделал. "Солдаты шутя запахали".
Он сказал об этом Андрею.
- Хлеб-то не одному тебе. Поди, и на интендантство продаешь, улыбнулся Сукнов.
"Молодые, дай им волю, запашут хоть весь вольный свет", - подумал Пахом.
Бормотовы приготовили угощение, наварили ухи, рыбных пельменей, нажарили осетрины с луком. Гречневые блины, молоко, творог, сметана, калачи с маслом стояли на столе. Тереха принес от Бердышова кувшин американского спирта.
- Мериканский-то как-то шибче китайского, - говорил он. - В китайском сивухи много, аж смердит. А этот чистый.
Солдаты перед обедом искупались и, расчесывая деревянными гребнями мокрые волосы, рассаживались по лавкам. Авдотья, покрасневшая до корней волос, хлопотала у самовара.
- Этот обед с твоим не сравнишь, - говорили солдаты Лешке Терентьеву. - У тебя одна чарка, и та разведенная!