- К владыке для посвящения. Допусти, служилый.
Десятник мигнул стрельцам и те обступили Васюту. Один из них проворно запустил руку за пазуху. Васюте не понравилось, оттолкнул стрельца широким плечом.
- Не лезь, служилый!
- Цыц, дурень! А может, у тебя пистоль али отравное зелье. Кажи одежу.
- Ишь, чего удумал, - усмехнулся Васюта. - Гляди.
Распахнул кафтан, вывернул карманы.
- Ладно, ступай, - буркнул десятник и повелел открыть ворота.
Долго расспрашивали Васюту и перед самыми палатами.
- С ростовского уезду? А грамоту от мирян принес?
- Принес, отче.
Келейник принял грамоту и, не раскрывая, понес ее патриаршему казначею; вскоре вышел и молча повел Васюту в нижние покои. В темном пристенке толкнул сводчатую дверь.
- Ожидай тут. Покличем.
В келье всего лишь одно оконце, забранное железной решеткой. Сумеречно, тихо, в правом углу, над образом Спаса, чадит неугасимая лампадка, кидая багровые блики на медный оклад.
Душно. Васюта снял кафтан и опустился на лавку; после дальней дороги клонило в сон. Закрыл глаза, и тотчас предстали перед ним шумные торговые ряды Красной площади, величавый Кремль с грозными бойницами и высокими башнями, белокаменные соборы с золотыми куполами, а потом все спуталось, смешалось, и он провалился в глубокий сон.
Очнулся, когда дружно ударили колокола на звонницах, и поплыл по цареву Кремлю малиновый звон. Поднялся с лавки, зевнул, перекрестился на образ.
В келью неслышно ступил молодой послушник - позвал Васюту в малую трапезную. Здесь, за длинным широким столом, сидели на лавках десятка два парней и мужиков в мирской одежде. Все они пришли в Москву за посвящением.
Ели похлебку из конопляного сока с груздями, вареный горох, пироги с капустой, запивали киселем.
Подле Васюты, утирая пот со лба, шумно чавкал дебелый бородач в темно-зеленом сукмане. Облизывая деревянную ложку, повернулся к Васюте.
- Откель притащился?.. Из Угожей. А я и того далече. Из Каргополя пришел к святейшему.
Васюта крутнул головой: сторонушка - самая глушь, за тыщи верст от стольного града.
- Как же добрался? У вас там сплошь леса да болота, сказывают.
- Хватил горюшка. Едва медведь не задрал. Хорошо, сопутник вызволил, он-то до самой Москвы со мной брел. А третий в болоте утоп. Колобродный был, все о гулящих женках бакулил. Вся-де услада в них...
- Грешно срамословить! - пристукнул посохом седобородый келейник, надзиравший за трапезой.
Застолица примолкла, а потом, когда поели, все встали на молитву. Келейник и тут досматривал, буравил маленькими, колючими глазками каждого богомольца.