— Вы не можете обвинять…
— Кого? Смотрителей? — отрезал Айкман. — Скажите это людям из Бриджуэя, жившим в условиях правления Аарона Валаама дар Мопина и его Бога. Они-то знают, что происходит, когда религия перестает быть чем-то вроде хобби.
Я почувствовал, что во мне закипает ярость. Сравнить религию с хобби!
Усилием воли я подавил возмущение.
Злоба убивает бездушных, и ярость становится причиной гибели глупцов…
— Так уж получилось, мистер Айкман, что мне уже приходилось слышать эту теорию, и не раз, — заявил я. — Это даёт и Патри, и колониям очень хороший способ объяснить неприязнь, которую они питают к религии, и даже оправдать преследования на религиозной почве. А теперь объясните, почему вы лично ненавидите меня.
Выражение его лица мгновенно стало жёстким, и на несколько секунд в помещении наступила полная, жуткая тишина.
— Вы не нуждаетесь в моих объяснениях, — ответил он очень тихим голосом.
— Вы постоянно демонстрируете мне свою ненависть, каждый раз, как только я вынужден находиться с вами в одном помещении, — не унимался я.
— Потому, что он лучше понимает людей, чем вы, Айкман, — поддразнил Куцко.
Айкман смерил его презрительным взглядом.
— Скажите мне, Стражник, так здорово разбирающийся в законах, вам когда-нибудь приходилось читать «Патрийский билль о правах и морали»? Именно читать, а не слышать о нём?
— Да, — жестко ответил Куцко.
— Вы не помните, о чем говорит статья девятая? Право против самообвинения? Хорошо. А теперь припомните, пожалуйста, как подобное право может осуществляться при наличии Смотрителя?
Лоб Куцко покрылся морщинами.
— Этим правом руководствуется система судебных органов и судопроизводство…
— А вот и нет! — воскликнул Айкман. — Это самое главное, основное право человека — право на тайну мыслей. — Он вперил в меня горящий взгляд. — У вас нет права на то, чем вы занимаетесь, Смотритель. А если точно следовать букве законов Патри, у вас нет и права появления в обществе. — Он поднял свой валик, нацелив его на меня, словно игломет. — И коль я уж не наделен такой властью, чтобы навеки упрятать вас за решетку, то сделаю все от меня зависящее, чтобы оградить от вас жителей Солитэра.
Выпалив это мне в лицо, он обошел стоящего неподвижно Куцко и направился к выходу.
— А что же насчет Каландры? — спросил я. — Разве она не имеет права на жизнь, если невиновна?
— Мертвецы не имеют прав, — отпарировал он, — а зомби — это уже мертвецы.
Я непроизвольно сжал зубы, ощутив ужас, рвущийся наружу. Когда жизнь Каландры висела на волоске, я не мог позволить себе сидеть взаперти на этом «Вожаке», вдали от людей, которые могли бы мне помочь. Но существовал лишь один способ остановить его, и это только подлило бы масла в огонь его ненависти к Смотрителям.