Не расставались мы с нею весь день. Мало-помалу разговорилась. Сперва - про хозяйство, вводила в курс дела. Потом - про отца, земля ему пухом, про мать, про себя. В общем, доверилась. Вечером пошли с ней на танцы. Стоило ее приобнять, и все мне сразу стало понятно. Девушки - каждая наособицу. Одна - обезьянка, лицом хлопочет, другая - наоборот, тяжелая, как шапка Мономаха, а третья - в атаку с грудью наперевес. Анфиса ничем себя не выдала, но положил я ей руку на спину, и все в ней будто оборвалось. Лопатка вошла в мою ладонь и целиком в ней поместилась. Друг к дружке прижимались мы плотно, местные ребята набычились, однако никто не подошел. Видят, с ней - взрослый человек, а главное, все прочие - лишние. Что тут сказать? В тот вечер в Дворках музыка только для нас играла.
Когда провожал ее, говорю: идем со мной. Она усмехнулась: ты разве мне муж? Я ее спрашиваю: а что - не гожусь? Она промолчала. Потом вонзилась кошачьими глазками, шепнула: женись - не пожалеешь. И я, как в дыму, говорю: женюсь. Все тут сошлось. То ли поверил - не пожалею, то ли устал, всякое дерево устает. То ли решил: как будет, так будет. Куда ни бредешь, от судьбы не уйдешь.
Утром нас с нею и записали. Довольные, лыбятся, чуть не пляшут. Разом и сняли все вопросы. Лес под присмотром, я - на крючке, и дочь с вдовой не нужно устраивать. Ни за кого голова не болит.
Свадьбы играть мы с ней не стали. И я не люблю, когда толпятся, и ей эта шелупонь ни к чему. Отметили с моим корешком, с женой его, с тестем, ну и ладушки. Потом оформился как положено и двинулся с молодой женой на новое место работы и жительства. Вся моя кладь была со мной. Много добра себе не нажил, а то, что нажил, то отдал Ольге.
И вот являемся.
- Здравствуйте, мама. - Здравствуй, доча. Ты, вижу, с гостем? - Не с гостем, а с мужем. Знакомьтесь, мама.
Чем дальше, тем больше Обь утрачивает малахитовую иртышскую рябь. Окрас волны не то слюдяной, не то свинцовый. Бледное небо медленно начинает темнеть. Рудаков усмехается и продолжает:
- Теперь представьте любую женщину: дочка твоя ушла в район всего на три дня, вернулась вдвоем, и ты не только вдова и мать, ты еще теща, а этот лоб - твой зять и новый хозяин тайги. Что бы сказала любая женщина? Нашла бы два-три подходящих слова, а может быть, не только два-три. Но Софья Петровна была не любая. Только взглянула на дочь с интересом, потом - на меня, головой качнула, бросила: "Ничего зятек", - и начала собирать на стол. И у нее было чем встретить, и мы не с пустыми руками пришли.