- Дышать трудно. Словно камень на грудь свалился! - Майор виновато моргнул, точно стыдясь своей слабости.
Такие приступы периодически терзали его. Майор скрывал от жены и лечащих врачей сердечный недуг, но Рогожину признался - главнейшая мышца его организма стала давать сбои.
- Отпустит! - Он слабо улыбнулся обеспокоенному Рогожину.
- Пожалуй, я схожу к дежурной сестре.
- Ложись, Димка! Мне бы курнуть!
Заядлый курильщик, Василенко за день обращал в пепел две пачки крепчайших сигарет без фильтра и страшно мучился в госпитале, не добирая ежедневной дозы никотина.
Лежа на растяжках в палате, он каким-то особым чувством узнавал, у кого можно стрельнуть пару сигарет, кому в передаче доставили несколько блоков вожделенного зелья.
Рогожин подозревал, что эту информацию поставляет другой член братства курильщиков, тихий капитан-связист с пожелтевшими от никотина ногтями.
Капитан имел привычку робко стучать в дверь палаты.
Затем в приоткрытую щель просовывалась лошадиная голова - у капитана был вытянутый массивный череп. Щерясь зубами, похожими на вылущенные из початка зерна кукурузы, он дрожащим от волнения голосом сообщал:
- Туалет задымлен, хоть топор подвешивай!
У капитана были повреждены горло и легкие. Он отстреливался, сидя в горящем административном здании. Ядовитые пары тлеющей пластиковой обшивки множества канцелярских столов и плавящегося линолеума, образовав удушливую смесь, словно наждаком прошлись по дыхательной системе капитана, придавленного обломком обрушившейся стены.
Рогожин гонял его:
- Скройся, медленный самоубийца. Туберкулезник несчастный!
Капитан стучал костылем, надсадно кашлял, сплевывая в платок мокроту, и, заговорщицки подмигивая, исчезал...
- Нет, брат! - Рогожину не нравился зеленоватый цвет лица майора. Сбегаю я все-таки к сестре.
Пусть послушает мотор, давление померяет.
- Курнуть бы! - продолжал вздыхать Василенко.
Он показал мизинец:
- Вот такусенький бычок! Дима, сходи к капитану. У него заначка есть. Сними дужку задней спинки кровати, в правой трубке бычок лежит.
- Я, Никодимыч, мамане этого мудака завтра же о складе доложу, пообещал Рогожин.
К капитану наведывалась сухонькая крикливая старушенция-мать, нещадно ругавшая сына за пристрастие к табаку, губившему остатки его здоровья.
- Не вздумай! - молитвенно сложил ладони Василенко. - Она завотделением на меня пожалуется и сама по шее надает! Успела пронюхать, что я с ее сынком скооперировался сигареты стрелять.
Зеленоватая бледность не сходила с лица майора.
Рогожин набросил на плечи спортивную куртку, заправил вылезшую майку в штаны, ладонью пригладил волосы и, не обращая внимания на призывы друга, вышел в коридор.