— Да я просто задала тебе вопрос… если не знаешь…
Но ненаглядного уже понесло:
— Я должен…
Все ясно, если речь идет о долге, с ненаглядным лучше не спорить.
— Ты должна меня выслушать, я думаю, что имею на это право! — безапелляционно заявил он.
Я вздохнула и стушевалась — придется потерпеть.
— Я слушаю тебя очень внимательно.
— Ты знаешь, как я не люблю врать, — начал ненаглядный.
— Ага, а сам врал про теткину квартиру, что она не твоя, — не удержалась я от колкости.
— Я очень переживал и теперь раскаиваюсь.
— Нет, ну как вам это понравится! — я мгновенно вскипела. — Он переживал! А кто тебя заставлял врать? Ты что, боялся, что я заявлю на тебя свои права, что заставлю тебя жениться?
— Снова ненаглядный покраснел как вареный рак.
— Но я же раскаялся, — заныл он.
— Слушай, ты не в церкви! — зловеще начала я. — И я тебе не поп, чтобы грехи отпускать. Каяться он вздумал! Нужно мне твое раскаяние, как рыбе галоши!
— А что тебе вообще от меня нужно? — задал он вдруг вполне разумный вопрос. — Зачем ты пришла, если так на меня сердита?
— За что я на тебя сержусь, совершенно понятно, — сварливо начала я, — за твое вранье и двуличность, а также за Каролину — мир ее праху! А вот за что ты на меня злишься — вовсе непонятно. В конечном итоге все для тебя кончилось хорошо, а со временем сестра купит тебе новую машину на бандитские деньги.
— Разве не все деньги сгорели в «копейке»? — отшатнулся он.
— Примерно половина, а остальные мы поделили пополам.
Ненаглядный вдруг вскочил с дивана.
— Да я в жизни к этим кровавым деньгам не прикоснусь! — грозно заорал он, сверкая глазами.
— Ну так будешь ходить пешком до самой пенсии, — хором вскричали мы с Ирой, которая появилась в дверях, привлеченная шумом.
— Спелись, — с ненавистью пробурчал ненаглядный и отвернулся.
Ира подмигнула мне и вышла. Я решила сменить тактику, потому что так мы никогда не дойдем до сути.
— Ладно, с деньгами вы с Ирой сами разберетесь, по-семейному. Все равно сейчас машину покупать нельзя, пока с милицией не разобрался. Ты рассматривай эти деньги как компенсацию за моральные и физические мучения.
— Я, конечно, вел себя в этой истории не лучшим образом, — вдруг произнес ненаглядный, — но что делать, такой уж уродился, совершенно не могу противостоять насилию.
Хорошая позиция, подумала я, этак можно любое преступление оправдать. Впрочем, мораль — это не по моей части.
— Хорошо, забудем все, что было, и начнем новую жизнь, — ответила я как можно более мягко, — ты не ответил — знаешь ли ты кого-нибудь, кто живет в пятнадцатой квартире над тобой?