Каждый конфикт на границе не только возводился в ранг подвига, но и становился вечно живым и отстоящим от нынешней жизни всего на несколько часов. О взятых много лет назад бандитах, контрабандистах и нарушителях тут говорили так, словно они только что пытались совершить свое «черное дело» и исчезли только для отдыха и перевооружения. Кровати павших бойцов, их оружие, могилы – были настоящими святынями, к которым прикасались с молитвенным благоговением. Каждый новичок или офицер, вернувшийся из отпуска, сразу отправлялся на самый сложный участок границы. Здесь, в чуткой тишине последних метров родной земли, быстро пропадали привезенные издалека чувства сопричастности к огромному миру людей. Им на смену приходила настороженность боевого затишья. Местным законодателем мод были последние телефильмы, а радостью – застолья. Холостяки развлекались проще и чаще – водкой и картами. Но и тут Зангиров удивлялся тому, что стоило рявкнуть сигналу «тревога» или появиться посыльному, как совершенно пьяные офицеры мгновенно трезвели и превращались в вышколенных воинов, думающих только в пределах устава и боевой обстановки.
Исключение составлял лишь прапорщик Березняк, с некоторой долей насмешки смотревший на других офицеров и не считавший, что граница напоминает пороховой погреб с тлеющим фитилем, но он работал в секретной части штаба и большую часть времени проводил за стальной дверью своей комнаты-сейфа.
Проигрывая офицерам деньги или выпивая с ними водку, Муса ни на минуту не забывал о своем задании, но офицера, подходящего на роль проводника, найти не мог. Все они – часть в силу своей природной честности и твердой убежденности в крайней необходимости своей службы; другая – слепой привычке повиноваться – в лучшем случае могли бы посмеяться над его плохой шуткой, в худшем… Ну, об этом Муса старался не думать. Он верил в свою Звезду и переключился на солдатскую казарму.
«В крайнем случае, – размышлял он, – пусть какой-нибудь сержант поработает года полтора проводником, а там будет видно.»
Муса быстро познакомился со всеми солдатами, но они не воспринимали его как офицера и пограничника и относились к нему настороженнно и с некоторым пренебрежением.
Как-то вечером Березняк пригласил его к себе на день рождения сына. Он зашел за Мусой после отбоя. Они вышли из общежития и медленно, стряхивая тяжесть напряженного дня, пошли к офицерским домам. Муса вдруг вспомнил свой приезд в крепость.
– А ты помнишь, как вот так же вел меня в ту ночь?
– Конечно, я все хочу тебя спросить: «Ты научился видеть в темноте?»