– Разумеется, разумеется, – закивал головой Локтев, плохо понимавший суть иносказаний Руденко. – Я по нашу, то есть, по вашу сторону баррикад.
– Тогда сделаем так, это дело, – Руденко с чувством хлопнул ладонью по папке, – я постараюсь тормознуть. А вы напишите мне одну бумажку. Агентурная подписка, так эта бумажка называется. Мол, так и так, я, Локтев, выражаю желание стать внештатным осведомителем…
Локтева вздрогнул. До него, наконец, дошло, куда клонит Руденко.
– Я не буду писать никаких расписок, подписок. Не буду.
– Чудак-человек, – Руденко легко, без усилия рассмеялся. – Вы даже не поняли, что вам предлагают, а уже отказываетесь. Представьте: вы будете жить так, как жили раньше. Забудете это дорожное происшествие, как ночной кошмар. Не было ничего – и точка. Пишите пьесы, становитесь известным драматургом – лично я это даже приветствую. Взамен от вас не требуется ничего или почти ничего. Пару, тройку раз в месяц составите бумажку.
– Я не буду составлять бумажки.
Руденко не слышал возражений.
– Вы ведь вращаетесь в театральной среде. А это настоящий рассадник преступности. Ее питательный бульон. Все эти театральные деятели, как на подбор наркоманы, пидрилы, психи долбанные. Бери любого и мотай срок – не ошибешься. А вы будете давать сигнал. Где-то что-то увидели или услышали… Понимаете? Я рад любой информации. Кроме того, ваши услуги будут оплачены. Деньги небольшие, но и они не будут лишними. И, кстати, приходить сюда не надо, избави Бог. Будем встречаться на улице, в сквере, где хотите. Где вам удобно.
– Я сигнализировать…
Локтев не договорил, от волнения запершило в горле, он закашлялся.
– Я ничего составлять не стану, никаких бумаг. Писать доносы не обучен.
Руденко сделался грустным.
– Как знаете. Если хотите променять блестящую карьеру драматурга на тюремную шконку и все прочие прелести тамошней жизни – валяйте, это ваше право. Я только хотел помочь. Я понимаю внутренние мотивы вашего отказа… Вы боитесь огласки, боитесь, что о нашем сотрудничестве узнают, например, товарищи, друзья. Напрасно. Об этом будут знать только два человека: вы и я. И все. Мои коллеги, даже мой непосредственный начальник, даже начальник МУРа, начальник ГУВД, не будут знать вашего подлинного имени. Только псевдоним. Мы придумаем вам псевдоним.
Руденко посмотрел на подоконник. В цветочном горшке, в сухой, как пепел, земле доживал последние дни, засыхал на глазах желтоватый сморщенный кактус. Руденко, прищурившись, долго разглядывал растение, словно оценивал его шансы на жизнь. Шансы, если кактус не полить сегодня же, равны нулю. Кактус загибается.