Поначалу Бомбару досаждала теснота на плоту и невозможность принять удобную позу. Однако постепенно он стал привыкать и к этому неудобству.
29 октября он впервые, по его собственным словам, начинает осознавать рискованность положения, в котором оказался. Одинокий, беспомощный, затерянный среди просторов океана, он плывет по воле ветров и волн.
Проходят дни, на теле мореплавателя появляются мелкие экземы. Но он решает, для соблюдения аутентичности ситуации потерпевшего, употребить лекарства лишь в крайнем случае.
30 октября Бомбар, имея уже позади 11 дней пребывания в океане, оценивает оптимистично, что его рейс продлится еще 23 дня (в действительности он продолжался еще 54 дня).
1 ноября, ошибочно считая, что находится на 20° северной широты, он поворачивает направо и берет курс на юг. Этого курса он будет придерживаться почти до конца путешествия. По мере отдаления от суши уменьшается количество птиц и рыб. Однако двух часов лова ежедневно хватает, чтобы обеспечить достаточное количество пищи.
На следующий день мореплаватель оказывается на краю гибели. Случайно соскальзывает с плота надувная подушка, и он замечает это лишь тогда, когда она находится за несколько сотен метров от плота.
«Я спустил парус, выбросил плавучий якорь и, нырнув, пустился в погоню за своей потерей. Плаваю я хорошо, поэтому догнал ее в несколько минут. Каково же было мое изумление, когда, желая возвратиться к лодке, я заметил, что она удаляется от меня и мне никак не удается сократить разделяющее нас расстояние. Плавучий якорь, как парашют после приземления, сложился плоским флажком. Ничто уже не тормозило дрейфа. Я был уверен, что усталость одолеет меня раньше, чем позволит догнать беглеца… Еще немного — и „Еретик“ поплыл бы дальше без меня.
В 1951 году я переплыл Ла-Манш; находясь в лучшей форме, я плыл тогда 21 час. Как долго выдержу теперь, ослабленный неполноценным питанием и отсутствием физической подготовки? Я бросил подушку на произвол судьбы и, стараясь изо всех сил, поплыл кролем. Думаю, что никогда еще мне не доводилось плыть с такой скоростью, даже тогда, когда в Лае-Пальмасе я состязался с господином Буато— моим отцом. Сначала мне удалось сократить расстояние, отделяющее меня от плота, но потом на некоторое время наши скорости сравнялись. В какой-то момент я заметил, что скорость «Еретика» вдруг уменьшилась; я догнал его и с трудом взобрался на борт; оказалось, что тросики плавучего якоря каким-то чудом распутались. Я был истощен до предела, морально и физически, и поклялся себе, что это было последнее купание в моем путешествии».