Даже отягощенные латами рыцари при нужде могут собраться бесшумно, а уж старые служаки из королевской гвардии — и подавно. Конские морды обмотали тряпками, но кони и сами помалкивали, не ржали задорно, понимали, что кавалерия во время приступа не самая главная.
Старый коннетабль недаром муштровал все лето свою пехоту.
Крепкий сборный мост через крепостной ров навели быстро и тоже без лишнего шума, поскольку изготовлены все его части были с таким умом, что бревна плотно ложились в предназначенные пазы, а дубовые сваи располагались таким образом, что забивать их не было никакой необходимости.
Наводили этот мост не в первый раз — и столь же быстро разбирали, не учиняя приступа. Чизбургские лучники только смеялись, глядя на усилия противника, и, зная, что боя не будет, берегли стрелы.
Впрочем, сейчас они безмолвствовали.
Колеса платформы, на которой закреплена была чудовищная таратута, не скрипнули, не взвизгнули на щедро смазанных осях. Сооружение, влекомое людьми и битюгами, неспешно поднималось вверх, по направлению к крепостным стенам.
Череп великана Акилы Пробивного зловеще скалился на конце тарана, нацелясь вперед своей несокрушимой и всесокрушающей лобной костью. Челюсть ему тоже на всякий случай подвязали тряпкой, чтобы не разорался до срока.
Все команды передавались бессловесно, да и нужды в них почти что не было — воистину бонжурская армия была на этот рассвет лучшей в мире.
Стремглава потянули за рукав. Он опомнился и последовал за горбуном.
Король Бонжурии Пистон Девятый самолично указал капитану Ларуссу место его отряда и показал сперва один, потом, стукнув себя в грудь, два пальца — мол, как только ворота вылетят, ты вбежишь первым, а я, так уж и быть, вторым.
Потом взял сына шорника за подбородок и задрал ему голову, заходясь в беззвучном торжествующем смехе.
На крепостной стене, высоко-высоко, виднелась тонкая фигурка в ярко-алом платье, подсвеченном первыми лучами.
В ярко-алом.
Стремглав уже прекрасно понимал, что следует сделать, но сделать ничего не успел, потому что окованные слоеной сталью ворота Чизбурга распахнулись сами, не дожидаясь соприкосновения с черепом Акилы Пробивного.
— Они сдаются! Вперед! — вскричал король, и тысячи глоток в ответ ему грянули озорную песню мижуйских пехотинцев:
Аты-баты, шли солдаты
На войну, как на парад.
Но они не виноваты,
И никто не виноват.
Если только в мире где-то
Начинается война -
Не виновна в том ни эта,
Ни другая сторона.
Если где-то реет знамя
И поднялась рать на рать -
Значит, кто-то там, над нами,
Вздумал в шахматы сыграть.