– Правильные порядки, – в голосе Фазиля послышались нотки раздражения, мол, чего тут непонятного. – Так делалось всегда, так будет делаться впредь.
Спрашивать Фазиля о том, как он на глаз определяет – бандит человек или нет, Дорогин не стал. Сам был таким. Доверял больше чувствам, чем документам и сплетням. Его всегда удивляло, почему у горцев такие большие дома.
«Наверное, тоже привычка, – думал Дорогин. – Раньше в семьях было много детей. Нет ничего труднее, чем заставить горца отказаться от привычки. Люди, попавшие в город, становятся совсем другими, пусть даже в их жилах течет кровь предков. Лишь иногда проскользнет что-то из заложенного временем.»
– Спать ложись, – распорядился Фазиль. Именно распорядился. Чувствовалось, человек привык к тому, что его слово в доме – закон: и для родственников, и для гостей.
Хозяин с керосиновой лампой в руке проводил Дорогина на второй этаж, в небольшую комнатку, где над деревянным топчаном висел старый вытертый ковричек, а на нем висела видавшая виды двустволка. Приклад охотничьего ружья был любовно украшен орнаментом из мягкой медной проволоки – расплющенной на наковальне и вбитой в дерево молотком.
– Спи и пока ни о чем не думай, тебе отдохнуть надо, я вижу, ты мужик крепкий, не паникуешь, в милицию не бежишь. Ты такой, каким я был в молодости.
– Да, – криво усмехнулся Дорогин, – все свои проблемы я привык решать сам, – но тут же сообразил, что на сей раз это не совсем так. – Мог бы, наверное, выбираться из Абхазии один, но от помощи никогда не отказываюсь.
– То-то, – сказал Фазиль, прикрывая дверь.
Уже лежа на деревянном топчане и глядя в потолок, Дорогин сообразил, что до сих пор ему на глаза в доме не попалось ни единого замка. Пока он говорил со стариком, ему некогда было вспоминать произошедшее на дороге. Теперь же, когда Муму остался один на один со своими мыслями, вновь всплыли в памяти сцены нападения, звуки выстрелов, мертвый Пашка Разлука, ужас, обуявший его, когда порвалась веревка и он полетел в пропасть, не зная, сколько придется лететь.
Сергей сделал над собой усилие. Нельзя думать о поражениях, иначе не победишь, и тогда он принялся вспоминать дом покойного доктора Рычагова, попытался представить себе Тамару Солодкину.
«Мне в горах, – думал он, – кажется, что поздно, на самом деле еще очень рано. Тамара никогда не ложится спать в такое время, наверное, смотрит сейчас телевизор или читает книгу, думает обо мне. Ты слишком самоуверен, – усмехнулся Дорогин. – Возможно, у нее гости. Ты-то сам не очень жалуешь чужих в доме, а Тамара – женщина общительная.»